«Батумская зима»
Сто лет назад в декабре 1924 года в южном приморском городе Батум выпал снег. В это время сюда приехал погостить русский поэт Сергей Есенин. Снег шел несколько дней. Из-за этого никто не выходил из дома.
Сугробы были огромные, снегом завалило все вокруг. И когда снегопад закончился, Есенин прорубил дорожку от двери дома. Нашел лошадиную повозку и поехал на санях катать красавицу Шаганэ. Рязанский парень ехал по дороге в сторону Махинджаури и радовался необычайным капризам природы. Снег здесь, на юге, не в горах, а на побережье – это большая редкость. Такое, говорят, случается не каждый год.
И вот в феврале 2025 года на Батуми опять обрушилась снежная буря. Она послужила напоминанием о том, что кое-что в этой жизни иногда повторяется. Наверное, для того, чтобы мы вспоминали иногда о происходившем когда-то на этой земле.
Махинджаурская дорога в феврале 2025 года.
Конец 1924 и начало 1925 года для Сергея Есенина называют «батумской зимой» по аналогии с «болдинской осенью» Александра Пушкина. Ровно сто лет назад в Батуми — этом маленьком городке, расположенном на черноморском побережье вблизи границы с Турцией, молодой русский поэт испытал необыкновенный прилив творческой энергии. «Работается и пишется мне дьявольски хорошо», «это прорыв», — сообщал он в письмах в Москву друзьям из Батума. Он даже сам тогда говорил: «Наступила моя пора болдинской осени!» И был прав. В это время зимой, на юге, он плодотворно работал над циклом стихов «Анна Снегина». Может, с этим декабрьским батумским снегом было связано название поэмы… Одно за другим он пишет и публикует новые свои произведения. Среди них есть и посвящение Батуму. Именно так называли тогда этот город.
Корабли плывут
В Константинополь.
Поезда уходят на Москву.
От людского шума ль
Иль от скопа ль
Каждый день я чувствую
Тоску.
Далеко я,
Далеко заброшен,
Даже ближе
Кажется луна.
Пригоршнями водяных горошин
Плещет черноморская
Волна.
Каждый день
Я прихожу на пристань,
Провожаю всех,
Кого не жаль,
И гляжу все тягостней
И пристальней
В очарованную даль.
Может быть, из Гавра
Иль Марселя
Приплывет
Луиза иль Жаннет,
О которых помню я
Доселе,
Но которых
Вовсе — нет.
Запах моря в привкус
Дымно-горький,
Может быть,
Мисс Митчел
Или Клод
Обо мне вспомянут
В Нью-Йорке,
Прочитав сей вещи перевод.
Все мы ищем
В этом мире буром
Нас зовущие
Незримые следы.
Не с того ль,
Как лампы с абажуром,
Светятся медузы из воды?
Оттого
При встрече иностранки
Я под скрипы
Шхун и кораблей
Слышу голос
Плачущей шарманки
Иль далёкий
Окрик журавлей.
Не она ли это?
Не она ли?
Ну да разве в жизни
Разберёшь?
Если вот сейчас её
Догнали
И умчали
Брюки клёш.
Каждый день
Я прихожу на пристань,
Провожаю всех,
Кого не жаль,
И гляжу все тягостней
И пристальней
В очарованную даль.
Сначала Сергей Есенин съездил в Баку, потом приехал в Грузию. Говорят, будто он тогда переживал творческий кризис и его угнетал острый конфликт с Айседорой Дункан. В Тифлисе он оказался в очень гостеприимной компании грузинских поэтов: Паоло Яшвили, Тициана Табидзе, Валериана Гаприндашвили…
Сергей Есенин. 1924 год. Баку.
Но вдруг неожиданно в Тбилиси, как до этого в Дербент, вдруг приехала Айседора Дункан, с которой он был в ссоре. И тогда Есенин решил уехать в Батуми. Туда еще раньше приглашал его друг — Лев Повицкий. Об этом Есенин сообщил тогда: «Из Батума получил приглашение от Повицкого. После Персии заеду» (к нему). В Батуми он планировал морем добраться до Стамбула, затем отправиться в Персию. Но этого у него не получилось. Нужно было долго оформлять документы…
В начале декабря 1924 года вместе с Есениным в Батум отправился Николай Вержбицкий. С 1924 по 1932 год он проживал на Кавказе и работал очеркистом в газете «Заря Востока» в Тифлисе. После встреч с Владимиром Маяковским и Сергеем Есениным, приезжавшими в те годы на Кавказ, он написал об этом воспоминания.
«На батумском перроне поезд встречала пестрая шумная толпа. Над головами плыли букеты цветов. Горланили мальчишки с кувшинами воды. Зазывали в свои кибитки извозчики. Владельцы квартир и комнат, сдаваемых в наем, назойливо предлагали свои услуги.»
«Здесь солнышко. Ах, какое солнышко! — писал тогда Есенин в Москву. — В Рязанской губернии оно теперь похоже на прогнившую тыкву, и потому меня туда абсолютно не тянет.»
Остановились в гостинице («Ной»).
«Рано утром, когда город еще спал, (решили) совершить прогулку по Батуму, когда еще никого нет на улицах.
Отправились. Первым долгом посетили большой и красивый городской сад… Есенин с полным равнодушием взирал и на бананы с могучими листьями-опахалами, и на гигантские эвкалипты, и на всю другую тропическую флору.
Из сада… вышли на совершенно безлюдную, очень широкую и тихую улицу. Здесь… возникла в полном смысле слова фантастическая картина.
По самой середине мостовой шагал белый кот с поднятым трубой хвостом. Он шагал, высоко поднимая передние лапы, как это делают в цирке дрессированные лошади.
За котом двигалась двухколесная тележка, в которой сидел довольно крупный рыжий щенок. Тележку толкал перед собой старик с огромной седой бородищей, с красными пронзительными глазами, босой и… с красным петухом на голове. Петух сидел на лысине у старика с таким видом, словно для него это была самая удобная и самая привычная позиция.
Есенин… пошел рядом со стариком, как зачарованный глядя на петуха.
Видя это, старик остановился, многозначительно подмигнул, взял из тележки щенка и передал его в руки Есенину со словами:
— Вот тебе от меня на память! Береги его!
После этого он снова впрягся в тележку, и скоро вся таинственная процессия исчезла за поворотом…
(Они) стояли посреди улицы, в полном недоумении, наблюдая, как спущенный на землю щенок обнюхивает (их) ботинки.
— Знаешь, — в этом есть что-то значительное! — шепотом произнес Есенин. — Этот старик попался нам неспроста! Наверное, и щенок… какой-нибудь особенный. Его нельзя бросать!»
Есенин с друзьями в Батуме.
По-своему описал эту сцену Есенин: «Однажды утром мы… видим такую картину: идет на костылях хромой старик, тащит привязанную за пояс тележку, в тележке два щенка, на крыльях тележки две курицы, а на голове у него петух… Зрелище поразительное. Я… попросил, чтоб он продал мне одного щенка. Он посмотрел на меня и сказал: «Только для тебя» … — Что это такое? Я боюсь, что это что-то вроде шуток Мефистофеля».
Произошедшее так поразило Есенина, что в своем стихотворении «Батум» он написал:
А смеяться есть чему
Причина.
Ведь не так уж много
В мире див.
Ходит полоумный
Старичина,
Петуха на темень посадив.
Сам смеясь,
Я вновь иду на пристань,
Провожаю всех,
Кого не жаль,
И гляжу все тягостней
И пристальней
В очарованную даль.
Они ходили по городу, и рыжий щенок всюду тащился за ними, «куда бы (они) ни приходили — в парикмахерскую, в столовую, в редакцию местной газеты, к себе в гостиницу, — он всюду и на самых видных местах оставлял» следы своего присутствия.
Кончилось тем, что их стали бояться, «а в гостинице заявили:
— Или отправьте куда-нибудь к черту этого безобразника, или сами вместе с ним убирайтесь куда хотите.»
К 13 декабря Есенину пришлось из гостиницы перебраться на квартиру к своему другу Льву Повицкому. С ним он познакомился еще 1918 году. Здесь в Батуме «Лев Осипович работал фельетонистом в местной газете «Трудовой Батум». И потому к приезду Есенина в этот южный город он написал статью для газеты: «Сергей Есенин. К приезду в Батум». А уже через несколько дней Есенин и сам опубликовал (там) стихотворение под названием «Льву Повицкому».
«Ему понравился покой и неприхотливый уют моего жилища, и он пожертвовал ради него удобствами комфортабельного номера в гостинице, — вспоминал Повицкий. – (Тогда) он вынес свои чемоданы из номера, и мы собрались уже выйти, как вдруг на нас с громкой руганью накинулся заведующий гостиницей — старик армянин:
— Не пущу чемоданы, заплати деньги!
— Я вам объяснил, — ответил Есенин, — деньги я получу через два-три дня, тогда и заплачу!
— Ничего не знаю! Плати деньги! — кричал на всю гостиницу рассвирепевший старик.
Есенин тоже повысил голос:
— Я — Есенин! Понимаешь или нет? Я сказал — заплачу, значит, заплачу.
На шум вышел из соседнего номера какой-то гражданин. Постоял с минуту, слушая шумную перебранку, и подошел к заведующему:
— Сколько Есенин вам должен?
Тот назвал сумму.
— Получите! — И неизвестный отсчитал старику деньги.
Старик в изумлении только глаза вытаращил.
Есенин поблагодарил неизвестного и попросил у него адрес, по которому можно вернуть деньги. Тот ответил:
— Мне денег не нужно. Я — редактор армянской газеты в Ереване. Пришлите нам в адрес газеты стихотворение — и мы будем в расчете.
Есенин пообещал и сердечно попрощался с неожиданным спасителем.»
25 декабря 1924 года над Батумом пронесся циклон. Поднялся очень сильный ветер. «Черт знает, что такое с заносами, — писал тогда Есенин из Тифлиса. — Я думал, что мы погибнем под волнами прыгающего на нас с моря. Никуда не выходил целую неделю, и письмо…истрепалось в кармане у меня…»
И еще: «… Погода дьявольская, в комнате так холодно, что я даже карандаш не в состоянии держать. Стихи пишу только в голове… Сейчас заканчиваю писать очень большую поэму. Приеду — почитаю…»
30 декабря произошло и совсем невероятное для этих мест. Город накрыло снегом. Такое здесь, случается очень редко. Может раз в десять лет, говорят старожилы. Газета «Трудовой Батум» тогда сообщила: «На Бакинской улице во дворе дома 28 навалено снега в 5 аршин. Жильцы дома прорыли туннель, через который выходят на улицу».
Когда снег прекратился, Есенин нашел где-то повозку и катал на санях по Махинджаурской дороге двух армянских сестер, сидя рядом с погонщиком.
Лев Повицкий в это время «решил ввести в какое-нибудь нормальное русло дневное времяпрепровождение Есенина. Я ему предложил следующее: ежедневно при уходе моем на работу я его запираю на ключ в комнате. Он не может выйти из дома, и к нему никто не может войти. В три часа дня я прихожу домой, отпираю комнату, и мы идем с ним обедать. После обеда он волен делать что угодно. Он одобрил этот распорядок и с удовлетворением сообщил о нем Галине Бениславской в письме от 17 декабря: «Работается и пишется мне дьявольски хорошо… Лева запирает меня на ключ и до 3-х часов никого не пускает. Страшно мешают работать».
Есенин с друзьями у моря.
Спустя три дня Есенин снова пишет Бениславской: «Я слишком ушел в себя и ничего не знаю, что я написал вчера и что напишу завтра. Только одно во мне сейчас живет. Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой глупой шумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия… Я скоро завалю Вас материалом. Так много и легко пишется в жизни очень редко».
Есенин засел за (за поэму «Анна Снегина) и скоро ее закончил. Довольный, он говорил:
— Эх, если б так поработать несколько месяцев, сколько бы я написал!
Он прочел Повицкому «Анну Снегину» и спросил (его) мнение. «Я сказал, что от этой лирической повести на меня повеяло чем-то очень хорошо знакомым, и назвал имя крупнейшего поэта шестидесятых годов прошлого столетия, — вспоминал Повицкий.
— Прошу тебя, Лёв Осипович, никому об этом не говори!
Эта простодушно-наивная просьба меня рассмешила. Он тоже засмеялся.
— А что ты думаешь — многие и не догадаются сами…
До поры до времени нам удавалось сохранять установившийся распорядок дня, и Есенин писал Галине Бениславской: «Я один. Вот и пишу, и пишу. Вечерами с Левой ходим в театр или ресторан. Он меня приучил пить чай, и мы вдвоем с ним выпиваем только 2 бутылки вина в день. За обедом и за ужином. Жизнь тихая, келейная. За стеной кто-то грустно насилует рояль, да Мишка лезет целоваться. Это собака Лёвина».
«Известно, что Есенин любил животных. Здесь он часто возился с моим Мишкой, обязательно брал собаку с собой, хотя она доставляла ему неприятности. Однажды она заупрямилась и не захотела перейти мост, считая этот мост небезопасным. Пришлось Есенину взять ее на руки и перенести по мосту. Рукам Есенина она смело доверялась».
Лев Повицкий вспоминал: «В саду при нашем домике были и мандарины, и бананы. Есенин смотрел на всю эту экзотику с умилением и сообщал Галине (Бениславской), как мы поглощали мандарины: «Мы с Левой едим их прямо в саду с деревьев. Уже декабрь, а мы рвали вчера малину».
Должен признаться, по ночам, когда хозяйка домика уходила на покой, мы потихоньку пробирались в сад. Хозяйка, по-видимому, вела счет своим мандаринам и утром поглядывала на нас с укоризной.
Двор дома, где жил Есенин в Батуми.
К несчастью, вскоре после того, как была закончена «Анна Снегина», установленный нами распорядок дня был нарушен и затем окончательно сломан.»
Николай Вержбицкий вспоминал позже, как «находясь с Есениным в Батуме, (он) имел возможность наблюдать исключительно интересный пример творческого «взрыва» поэта. Это было незадолго до снежной бури. Есенин простудился, стал сильно кашлять и …уверял, что у него горловая чахотка и он скоро умрет.
Номер в гостинице был двухкомнатный: окна одной комнаты выходили на улицу, а во второй окон не было, и она служила спальней. В этой темной спальне хрипел и метался на кровати больной Есенин. Я сидел в передней комнате у окна и что-то писал. Вдруг до меня донесся еле слышный голос:
— Колюша, дай листик бумаги и карандаш…
Я отнес бумагу и карандаш, не понимая — для чего они могут понадобиться человеку, находящемуся в таком тяжелом состоянии?
Прошло полчаса в полной тишине… Потом я услышал, что мой друг тихонько похрапывает. Ну, — думаю, — слава Богу, поспит, и сойдет с него эта мнительная хворь. Ведь врач ничего не обнаружил, кроме легкой ангины.
Я угадал, — вечером Есенин, как ни в чем бывало, встал с постели и заявил о своем желании (по)есть. Пришел Повицкий, еще кто-то, и мы сели пить чай с бубликами и медом.
Вдруг Сергей что-то вспомнил, пошел в спальню, принес оттуда лист исписанной бумаги и попросил меня прочесть, что там написано. Это было стихотворение «Цветы мне говорят…».
Эти строки нельзя было читать без замирания сердца. …Морально подавленный, …лежа на постели в темной комнате с одной подслеповатой лампочкой у самого потолка, (он) взял и без единой поправки написал несколько десятков великолепно отделанных строк стихотворения, которое является подлинным шедевром!
В действительности, надо полагать, что эти строки образовались в сознании у него после огромной и сложной работы, когда поэт, творя «в уме» не только искал нужные слова, но и спорил с собой, придумывал варианты, на разные лады пробуя звучание каждой строки или рифмы…
Когда же общий замысел облекся в плоть и кровь поэтических образов, появился лист бумаги, и стихи излились на него, как влага из переполненной чаши.»
Грузинская журналистка Елена Чучуа довольно подробно описала пребывание Сергея Есенина в Батуми со слов ее тетушек, которые жили тогда неподалеку от того дома, где остановился поэт.
«Конечно, приезд Есенина в Батуми, вызвал всеобщий интерес, привлек к себе внимание. Его останавливали на улице, знакомились, приглашали в ресторан. И целыми днями он был окружен компанией веселых собутыльников.
На моих батумских тетушек – мамид – их знакомым художником была возложена тайная и ответственная миссия: постараться отвлечь поэта от богемы, от пьяных загулов. И мамиды смело бросились в бой за утверждение трезвого образа жизни.
Особенно усердствовала… старшая из сестер Анна. Средняя – художница Ольга, была ей надежной помощницей. А младшая тетя — Ксения, заняла наблюдательную позицию, твердо убежденная, что из этой затеи ничего путного не выйдет, однако старалась не погасить благородный порыв сестер. Мало ли что!
Для начала надо было познакомиться с Есениным и оценить свои возможности. Сделать это было несложно: город – небольшой, все друг друга знают. Тетя Аня отправилась к другу Сергея Есенина — Льву Повицкому, у которого он остановился.
Оба были дома. Сидели у стола, не покрытого скатертью, и пили пустой чай. Есенин встретил (тетю) приветливо, предложил чаю. Нельзя сказать, что она с первой же минуты была очарована его внешностью: обычный парень, разве что с красивой золотистой копной волос и грустными голубыми глазами. «Впрочем, как только он по нашей просьбе стал читать свои стихи, сразу же заворожил меня задушевностью, теплотой, тембром чуть глуховатого голоса.» Столько лет прошло, а голос этот она так и не забыла. Тетушка пригласила Сергея Есенина в гости, благо, жила неподалеку.
Сережка, как называла его тетя Аня, заходил обычно ненадолго. «Сядет, пристально смотрит куда-то вдаль, словно видит там что-то, но не то, что перед ним. Слушает тебя, но будто не слышит. «Прихожу к вам, как к своим сестрам», — говорил он. Его действительно тянуло к ним, так как (они) всегда принимали его тепло, просто и сердечно…
Есенин С.А. Собрание стихов и поэм. Т. I. 1922 г. (обложка изд. Гржебина З.И.).
Тетушка Анна рассказывала Есенину о своей жизни, о том, как покидала с белогвардейцами Киев, охваченный гражданской войной, перебралась в Москву, а затем — в родной Батум. Сергей Есенин делился своими историями о жизни…
Спустя время некоторые многие факты своей жизни тетушка Аня обнаружила… в знаменитой поэме Сергея Есенина «Анна Снегина». Конечно же, она не утверждала, что являлась прототипом героини, тем более после того, как литературоведы вынесли вердикт – прообразом послужили две женщины – Анна Сардановская и Лидия Кашина.
Каждый четверг в доме сестер Чучуа устраивались музыкальные вечера, на которые собирался батумский бомонд. В домашних концертах, которые организовывала свекровь тети Оли, пианистка Елена Селезнева, принимали участие ее зять, скрипач Лекгер и пианист Нейштадт…
Приглашали на концерты и Есенина. Но, по мнению Анны, ему было скучно — классика не трогала сердце поэта. «Как сейчас вижу его напряженно сидящую фигуру на краешке дивана, с глазами, устремленными к выходу. Молча, посидев с полчаса, он незаметно исчезал. По-видимому, его манили больше звуки родной тальянки, — говорила (тетушка)…
Как-то на один из таких вечеров Есенин пришел (выпивши), хотя был предупрежден, что в таком состоянии его не пустят на порог. Еще прихватил с собой бутылку. Тетя Ксения, увидев это, грозно потребовала удалиться. Он вынужден был подчиниться.
Через много лет автор статьи осмелилась упрекнуть тетю Ксению за то, что так грубо дала от ворот поворот знаменитому поэту. «А почему пришел пьяный?» — парировала она.
Тетушка Анна смеялась над выходкой Есенина, когда он на Батумском бульваре, заметив двух сидящих на скамейке миловидных женщин, вдруг направился к ним, взяв по пути у мальчика — чистильщика обуви — его ящик. Опустившись перед ними на колено, он попросил: «Разрешите, сударыни, почистить вам туфли».
Дамы узнали Есенина, смутились, стали энергично отказываться, поэт же настаивал на своем. В эту ситуацию вовремя вмешался подошедший Лев Повицкий.
«Не так уж замкнуто и одиноко жил Есенин в Батуми, как он писал об этом в Москву. Его одиночество, как всегда, было внутренним. Случались у него в Батуме и драки, и другие всевозможные чудачества», — рассказывала тетушка Анна.»
Известны имена двух девушек, с которыми Есенин встречался в Батуми. Одной из них, Ольге Кобцовой, он хотел сделать предложение. Но его отговорил Лев Повицкий. Он вспоминал: «Одно время нравилась ему в Батуме «Мисс Оль», как он сам ее окрестил. С его легкой руки это прозвище упрочилось за ней. Это была девушка лет восемнадцати, внешним видом напоминавшая гимназистку былых времен. Девушка была начитанная, с интересами и тяготением к литературе, и Есенина встретила восторженно.
Я получил от местных людей сведения, бросавшие тень на репутацию как «Мисс Оль», так и ее родных. Сведения эти вызывали предположения, что девушка и ее родные причастны к контрабандной торговле с Турцией… Я об этом сказал Есенину. Он бывал у нее дома, и я ему посоветовал присмотреться внимательнее к ее родным. По-видимому, наблюдения его подтвердили мои опасения, и он к ней стал охладевать. Она это заметила и в разговоре со мной дала понять, что я, очевидно, повлиял в этом отношении на Есенина. Я не счел нужным особенно оправдываться. Как-то вскоре вечером я в ресторане увидел за столиком Есенина с «Мисс Оль». Я хотел пройти мимо, но Есенин меня окликнул и пригласил к столу. Девушка поднялась и, с вызовом глядя на меня, произнесла:
— Если Лев Осипович сядет, я сейчас же ухожу.
Есенин, иронически улыбаясь прищуренным глазом, медленно протянул:
— Мисс Оль, я вас не задерживаю…
«Мисс Оль» ушла, и Есенин с ней порвал окончательно.»
И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.
Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»
Я отвечу: «Добры вечер, miss».
И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, -
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.
Дом, в котором жил в Батуми Есенин, был в то время одноэтажным. Теперь, уже немного перестроенный, он и сегодня уютно расположен во дворе, в глубине мандаринового сада. Мемориальная доска на нем на русском и грузинском языках гласит: «В этом доме жил и работал поэт Сергей Есенин. Декабрь 1924 год.»
Дом, в котором в Батуми жил Сергей Есенин в декабре 1924 — январе 1925 года.
Я нашел этот дом, расположенный в центре города. Зашел в тихий дворик. Ко мне никто не вышел, ничего не спросил у меня. Я зашел в открытую дверь. Казалось, что в квартире никого нет. Я постучал, спросил, есть ли кто в доме. В комнату вышла женщина. Я стал задавать ей вопросы о Сергее Есенине. Она ничего не могла мне ответить. До нее в этом доме сменилось много хозяев. И она ничего не знает о тех, кто жил здесь раньше.
Баграт Тавберидзе.
Мне долго не удавалось никого найти в Батуми, кто мог бы что-то рассказать об этом месте, о том времени, когда здесь жил Сергей Есенин. И вдруг неожиданно сделать это предложил мне Баграт Тавберидзе. Он, пожалуй, один из немногих, кто все знает о Батуми. Уже заканчивает третью книгу о прошлом и настоящем этого города. И о батумчанах, его жителях, связавших свою жизнь с этим прекрасным приморским городом. Мы встретились с Багратом прямо у дома, где жил когда-то Сергей Есенин. В эти дни здесь вокруг были такие же сугробы снега, как и в ровно сто лет назад. А тогда по этой улице гулял молодой русский поэт.
«20 декабря 1924 года Сергей Есенин послал из Батума в Москву Галине Бениславской два стихотворения под общим заголовком «Персидские мотивы». Два других, опубликованных 10 декабря 1924 года в газете «Трудовой Батум», имели тот же заголовок. В письме поэт пояснял: «Персидские мотивы» это у меня целая книга…». Написать ему удалось 16 стихотворений. В 1925 году 10 из них были изданы отдельной книгой…
Стихи, отправленные Есениным 20 декабря 1924 года в Москву, начинались со строк: «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» (и) «Ты сказала, что Саади…». Прошло время, «Персидские мотивы» — цикл стихов, в который вошли эти два стихотворения, — запали в сердца людей, ибо выражали красоту чувств в совершенной простоте.
Литературовед, автор книги о Сергее Есенине — Владимир Белоусов много лет посвятил исследованию и изучению литературного творчества знаменитого русского поэта. В 1957 году он составил полную библиографию произведений Есенина и всего, что было написано о нем. А в 1959 году Белоусов закончил «Летопись жизни и творчества Есенина». «Более пятнадцати лет напряженного труда, надежд и разочарований потребовалось, чтобы из зыбкой колеблющейся трясины домыслов вырвалась, всплыла и надежно утвердилась крепкая документальная гать нелегкой есенинской жизни» — писал он о своей работе.
Книга Владимира Белоусова о Сергее Есенине.
Владимир Белоусов нашел многих современников Есенина, записал их воспоминания. Он впервые опубликовал около тридцати произведений поэта, ранее не известных читателям. По его инициативе на доме в Батуми, где написана поэма «Анна Снегина», была установлена мемориальная доска.
Много сил он посвятил тому, чтобы выяснить, кто же была персиянка Шаганэ, к которой обращался поэт в своих стихах. Вымышлено ли это имя или девушка с таким именем действительно встретилась Есенину в жизни?
Поиски ответа на этот вопрос привели Владимира Белоусова к старейшему батумскому врачу Туманяну. Тот рассказал, что однажды зимой 1924 года, когда он работал врачом в армянской школе, после занятий встретил у порога школы одну из учительниц. Она стояла с молодым человеком, оживленно рассказывавшим ей о чем-то. Оба весело смеялись. Молодой человек был хорошо сложен, с открытым, располагающим к себе выражением лица, и мне захотелось с ним познакомиться. Это был Сергей Есенин. Потом втроем они шли вдоль портовой набережной и говорили о стихах.
— А вы не помните, как звали ее, эту учительницу? – спросил Белоусов.
— Помню, конечно: Шаганэ.
— Шаганэ? А фамилия?
— А вот фамилию не помню.
— А где она сейчас?
— Не знаю.
Шаг за шагом Белоусову удалось выяснить, что учительница эта уехала в Армению. А чуть позже он получил ее адрес. Началась переписка с ней. И вскоре он получил от Шаганэ Тальян рассказ о ее встрече с Есениным.
«Как-то в декабре 1924 года я вышла из школы и направилась домой, — написала Шаганэ. — На углу я заметила молодого человека выше среднего роста, стройного, русоволосого, в мягкой шляпе и в заграничном макинтоше поверх серого костюма. Бросилась в глаза его необычная внешность, и я подумала, что он приезжий из столицы.
…В Батуме я снимала одну комнату вместе с сестрой Катей, тоже учительницей. Нашей непосредственной соседкой была массажистка Елизавета Иоффе, которая дружила с нами. Она знакома была с журналистом (Львом) Повицким.
Иоффе (пришла) к нам в комнату со словами: «Известный русский поэт хочет познакомиться с нашей Шаганэ». Есенин с Повицким были в это время у нее. Мы пошли. От нас и гостей в крохотной комнатке Иоффе стало невозможно тесно. После того как мы познакомились, я предложила всем идти гулять в парк.
На следующий день Есенин с Повицким опять зашли и предложили нам принять участие в литературном вечере, где мы могли бы встретить и других их знакомых. Вечер должен был состояться на квартире Повицкого, в которой жил и Есенин. Мы решили прийти.
…На следующий день, уходя из школы, я опять увидела его на том же углу. Было пасмурно, на море начинался шторм. Мы поздоровались, и Есенин предложил пройтись по бульвару, заявив, что не любит такой погоды и лучше почитает мне стихи. Он прочитал «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» и тут же подарил мне два листка клетчатой тетрадочной бумаги, на которых стихотворение было записано. Под ним подпись: «Сергей Есенин».
Есенин прочитал еще два стихотворения, которые, как он пояснил, были написаны им в Тифлисе.
В одну из последующих наших встреч, которые теперь происходили почти ежедневно, он прочитал новое стихотворение «Ты сказала, что Саади…»
…Когда Есенин встречал меня в обществе других мужчин, например, моих коллег — преподавателей, то подходил сам, знакомился с ними, но уходил обязательно со мной.
Всегда приходил с цветами, иногда с розами, но чаще с фиалками. Цветы сам очень любил.
4 января он принес книжку своих стихов «Москва кабацкая» с автографом, написанным карандашом: «Дорогая моя Шаганэ, Вы приятны и милы мне. Сергей Есенин.»
Вместе с книжкой он принес фотографию, на которой на берегу моря запечатлены он, Новицкий и еще двое незнакомых мне мужчин, с написанным на обороте стихотворением «Ты сказала, что Саади…». Над стихотворением была надпись: «Милой Шаганэ», а под стихотворением подпись: «Сергей Есенин». Текст стихотворения состоял из четырех строф, как в первой публикации его.
…Есенин интересовался нашей национальной поэзией. Соседи имели «Антологию армянской поэзии» в переводах Брюсова, и Сергей Александрович, бывая у нас, просил принести эту книгу и читал ее.
Тогда нередко встречались беспризорные, и, бывало, ни одного из них не оставлял без внимания: остановится, станет расспрашивать, откуда, как живет, даст ребенку денег, приласкает. В такие минуты он вспоминал свое детство… Однажды, увидев беспризорных ребятишек, Есенин сказал мне: «Вот, Шаганэ, там и Пушкин, и Лермонтов, и я».
Однажды в конце декабря шел сильный снег — явление очень редкое в Батуме. На второй день Есенин приехал к нам на санях, оживленный, веселый, и мы отправились кататься по Махинджаурской дороге. Мы впервые ехали на санях и, наверное, Есенин хотел показать нам, мне и сестре, всю прелесть этой езды. На полдороге он, извинившись, попросил разрешения сесть на козлы: гнал коня, смеялся, веселясь, как ребенок. Потом говорил, что ему нравятся лошади.
Животных он действительно любил. Увидит бездомную собаку, купит для нее булку, колбасу, накормит и приласкает. Глаза его в это время становились особенно ласковыми и добрыми. У Повицкого была собака, которую Есенин часто ласкал.
…Сергей Александрович любил приходить по вечерам, пить чай с мандариновым вареньем, очень понравившимся ему. Когда я отсылала его писать стихи, он говорил, что уже достаточно поработал, а теперь отдыхает. Если он не встречался со мною на улице, то непременно приходил к нам домой.
Как-то я заболела, а сестра уходила на службу. Все три дня, пока я болела, Сергей Александрович с утра являлся ко мне, готовил чай, беседовал со мной, читал стихи…
Есенин взял себе на память мою фотографию, причем он сам ее выбрал из числа других.
Это снимок 1919 года. Я снята в гимназической форме. На обороте карточки я своей рукой сделала надпись.
В другой раз он сказал мне, что напечатает «Персидские мотивы» и поместит мою фотографию. Я попросила этого не делать, указав, что его стихи и так прекрасны и моя карточка к ним ничего не прибавит.
Шаганэ Тальян.
…Незадолго до отъезда он все чаще и чаще предавался кутежам и стал бывать у нас реже.
Вечером, накануне отъезда, Сергей Александрович пришел к нам и объявил, что уезжает. Он сказал, что никогда меня не забудет, нежно простился со мною, но не пожелал, чтобы я и сестра его провожали. Писем от него я также не получала.
Сергей Александрович Есенин есть и до конца дней будет светлым воспоминанием моей жизни.
Шаганэ Тальян».
В 1959 году Владимир Белоусов встречался с Шаганэ Тальян. Содержание их беседы опубликовано в его материалах, посвященных Сергею Есенину.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.
Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи —
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.
Про волнистую рожь при луне
По кудрям ты моим догадайся.
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Там, на севере, девушка тоже,
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне…
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Прожив в Батуми около двух месяцев, Есенин ухал в Тифлис. Надо признать, что Кавказ, как когда-то для Пушкина, и для Есенина оказался новым источником вдохновения.
Во время пребывания в Грузии он был в зените своей творческой деятельности. По воспоминаниям жены грузинского поэта Тициана Табидзе, он собирался даже остаться навсегда жить в этом красивом городе. Но не случилось.
Он объяснял товарищу:
– Понимаешь, родителям надо помогать. Да и сестры у меня юные. Им тоже поддержка необходима.
Табидзе серьезно замечал:
– А ты всех перевези сюда. Разве это плохо? Сам видишь, какой у нас чудесный климат.
Есенин улыбался:
– Это было бы прекрасно, но слишком много хлопот. Да и не пожелают родители на старости лет переезжать так далеко. И деду моему уже почти 80 лет.
– Я помогу. «Все организуем», — горячо говорил Тициан.
Есенин много печатался в грузинской русскоязычной газете «Заря Востока». В этом издании были напечатаны его лучшие стихи.
Николай Вержбицкий отмечал: «Есенин в редакции был всеобщим любимцем. Мы гордились тем, что он вошел в наш коллектив. И сам поэт отдыхал буквально душой в этой прекрасной дружественной обстановке…» В ней родилось чудесное стихотворное обращение Есенина к его друзьям — «Поэтам Грузии». Там есть такие строки:
Поэты Грузии!
Я нынче вспомнил вас.
Приятный вечер вам!
Хороший, добрый час!
Товарищи по чувствам,
По перу,
Словесных рек кипение
И шорох,
Я вас люблю,
Как шумную Куру,
Люблю в пирах и разговорах.
Я — северный ваш друг
И брат!
Поэты — все единой крови.
И сам я тоже азиат
В поступках, в помыслах
И слове.
И потому в чужой
Стране
Вы близки
И приятны мне...
Кавказ буквально «сразил» его не только красотой гор и прозрачными чистыми родниками, но и атмосферой огромного человеческого добра.
В Дагестане, в Азербайджане и в Грузии Есенин создал много великолепных произведений, сделавших его классиком русской литературы.
Из Тифлиса Есенин уехал в Москву.
Оттуда прислал письмо Тициану Табидзе: «Милый друг Тициан! Вот я и в Москве… Грузия меня очаровала. Как только выпью накопившийся для меня воздух в Москве и Питере — тут же качу обратно к Вам, увидеть и обнять Вас.
Передай привет всем моим добрым друзьям — Паоло, Робакидзе, Леонидзе и Гаприндашвили. Поцелуй руку твоей жене и дочке и, если не трудно, черкни пару слов.
20 марта 1925 года. Москва.»
Прошло немного времени. Наступил декабрь. Тициан Табидзе проходил мимо редакции «Зари Востока».
Оттуда крикнули:
— Тициан! Тициан! Сергей Есенин в Ленинграде повесился!
Грузинские поэты были потрясены и убиты горем. Погиб их брат!