Лица знакомые и незнакомые. Ушедшие в прошлое, оставившие свой след на земле и в нашей памяти. Все, что было когда-то с ними стоит время от времени вспоминать.
Не для всех это радостные страницы в нашей истории. Иногда они тяжелым бременем ложатся на душу и на сердце.
А в некоторых случаях, наоборот вдохновляют кого-то на добрые дела, заставляют задуматься об ошибках и просчетах предыдущих поколений.
Ничто не уходит навсегда в небытие. Прошлое рано или поздно обязательно напоминает о себе. Для того, чтобы следующие поколения становились лучше.
Окна и люди напротив
Думаю, что у каждого из нас не раз возникало невольное желание заглянуть в светящиеся по вечерам окна, проходя мимо. Что-то есть в этом любопытстве загадочное. Там за стеклом течет своя, таинственная жизнь. Не зря многие стараются прикрыть ее занавесками, спрятать от посторонних глаз. А кто-то, наоборот, ничего не скрывает. Такое я тоже наблюдал ни раз. И там, за стеклом, люди, будто рыбки в аквариуме. Живут себе в своей атмосфере и свободном пространстве, не обращая ни на кого внимания. Это так впечатляет…
Бывают и очень плотно задрапированные окна. Со стороны они выглядят безжизненно. Но все же это не так. Там внутри тоже существует какая-то своя жизнь. Возможно не менее бурная. Но она не на показ, не для всех.
Иногда, кажется, что эти окна, как глаза. Затаившись, смотрят на тебя, и наблюдают за происходящим вокруг. Похоже, они заглядывают тебе прямо в душу. И прислушиваются к каждому шороху. Хотя, за занавесками не ощущается никаких движений. Может, все эти мысли обманчивы? И не стоит заглядывать в эти окна? Так будет спокойнее…
Окна людей напротив.
Готовясь в прошлом году к встрече с Викторией Диасамидзе – профессором Батумского государственного университета, я узнал, что она перевела роман Жоржа Сименона «Люди напротив». Хотя, до нее уже был неплохой перевод бельгийского писателя на русский язык. Это, по всей видимости, был тогда не только ее творческий порыв, а и так называемое стечение обстоятельств. Когда, говорят, произошло то, что должно было случиться. Поначалу мы встретились, чтобы поговорить об особенностях грузинских сказок. Этот подкаст я уже опубликовал.
А затем я решил прочитать роман Жоржа Сименона, размышляя о том, почему Виктория Диасамидзе взялась за его перевод. Понятные ответы приходят ни сразу. Для этого нужно время. И постепенно отдельные фрагменты любого сложного пазла постепенно складываются в единую и ясную картину.
В предисловии к книге, изданной в Батуми в 2013 году, Виктория Диасамидзе пишет: «В 2002 году наш город посетил бельгийский журналист Фредди Бонмарьяж, друг сына знаменитого на весь мир романиста Жоржа Сименона. Фредди прибыл с целью посетить места, связанные с пребыванием писателя в Батуми, а также места, где разворачивалось действие романа Сименона «Люди напротив» о Батуми 30-х годов. Наши поиски были активными, а Фредди Бонмарьяж по приезде из Батуми завершил съемку документального фильма о батумском и одесском периодах творчества великого писателя – мастера психологических и остросоциальных романов…
По приезде в родной Льеж, родину Сименона, Фредди Бонмарьяж в память о нашем кратком сотрудничестве… имел любезность выслать мне оригинал романа. Так появился его перевод, населивший для меня город героями романа Сименона, ставшими для меня живыми и родными, — таков талант писателя.
Работа над переводом привела меня в архивы газеты «Батумский рабочий», погрузившей меня в атмосферу тех душных и страшных лет (чего стоили одни клеймящие заголовки и славословия Лаврентия Берии!).
Сталинские репрессии не пустые слова для многих батумцев, как и для моей семьи…» — пишет Виктория Диасамидзе в своем предисловии к роману Жоржа Сименона, который она перевела.
Честно признаюсь, весь ужас, происходящего в те времена, накрыл меня не сразу, а только после того, как я дочитал роман до конца. В этом состоит особенность творческого мастерства бельгийского писателя. Он будто бы наблюдает за происходящим, не погружаясь глубоко в оценку. Сосредотачиваясь на психологических переживаниях главного героя, которому, как и читателю, с самого начала абсолютно не понятно, что происходит в городе, куда он только что прибыл. У него и у читателя с каждой страницей постепенно нарастает страх, возникает чувство тревоги и безысходности, появляется ощущение будто твердая почва уходит из-под ног. И тогда единственным спасением для него становится бегство из этого абсолютно перекошенного мира. Похожие чувства, думаю, понятны многим и в наши дни.
Виктория Диасамидзе во вступительной статье к своему переводу романа коротко изложила предысторию появления этого произведения на свет. Жорж Сименон побывал в Батуми в 1933 году во время своего круиза по Черному морю. Как раз незадолго до этого появился в его произведениях знаменитый на весь мир образ комиссара Мегре.
На отбывающем из Батуми пароходе Жорж Сименон познакомился тогда с турецким консулом из Армении. И эта встреча подсказала ему сюжет будущего его романа «Люди напротив». История эта, по замыслу писателя, разворачивается в 20-е годы в Батуми, в его прибрежной части. «На узких улочках, прилегающих к порту, под аккомпанемент бесконечных батумских дождей, разыгрывается (настоящая) драма, главные участники которой – консул Турции и его переводчица Соня».
Виктория Диасамидзе – профессор Батумского государственного университета — рассказала мне, почему писатель выбрал такую непростую тему для своего романа.
Виктория Диасамидзе.
Вот небольшой фрагмент романа Жоржа Сименона «Люди напротив» в переводе Виктории Диасамидзе. Чтобы было понятно, коротко сообщу предысторию. В Батуми прибыл новый турецкий консул Адил-бей на смену только что неожиданно умершему предшественнику. Служащий сопроводил его в итальянское консульство, где Адил-бей знакомится с консулом Италии сеньором Панделли и его женой, а также с консулом Ирана господином Амаром и его женой. После конфликта с ними он до позднего вечера мечется по незнакомому городу, вспоминая ссору с итальянским консулом и свои первые обрывочные впечатления об увиденном. К ночи он сталкивается с абсолютной неустроенностью в помещении своего консульства. И это заставляет его наутро отменить прием посетителей в первый же день его пребывания в Батуми.
«Он постоянно спрашивал себя, отчего умер его предшественник. Каким он был? Сколько лет ему было?
Дважды он заблудился в поисках консульства. Улицы походили одна на другую, мостовые были размыты дождями и сточными водами. Кругом лежали груды заброшенных камней, зияли проемы темных подъездов без дверей.
Наконец, он узнал дом, второй этаж которого он снимал. Лестница не была освещена. Он наткнулся на обнявшуюся парочку и пробормотал извинения.
У него был свой ключ; с первых же шагов он понял, что квартира была пуста, и на него это как-то странно подействовало. Там, в консульстве Италии, расслабленно велись беседы у разносов с сэндвичами и рюмками водки. Парфюма мадам Амар хватало, чтобы вся атмосфера салона была пропитана ароматом женской изнеженности.
— Есть тут кто-нибудь? — закричал он, ища в темноте выключатель.
От единственной лампочки без абажура веяло унынием, он увидел прихожую с двумя скамьями и стенами, увешанными инструкциями, почувствовал характерный запах нищеты.
Следующая комната было его приемной. Слева от нее находилось нечто вроде столовой. Круглый столик на одной ножке невольно привлек его внимание. Затем память помогла ему. Утром на том же месте стоял проигрыватель, однако он исчез, как и турецкий ковер, покрывавший ранее диван.
— Никого нет? — повторил он неуверенно.
Нет, никого не было ни в комнате, ни на кухне, где виднелся кран над грязной раковиной.
Место проживания главного героя романа – турецкого консула.
Все здесь было грязным: стены, потолок, мебель, — мрачно-грязным, как это бывает в казармах и в общественных заведениях. На полках буфета не было ничего съестного, тарелки после обеда оставались невымытыми.
— Почему он так упорствовал в своем презрении к Турции? — пробормотал он, ища место, где присесть.
Перед его глазами снова возникала красивая рука сеньоры Панделли с щипчиками длясахара над чашкой. Она была очень хороша собой, эта сеньора Панделли. Платье из синего шелка подчеркивало ее полноту. Ее пухлые губы открывали ряд белых зубов. Но особенно отличало ее умение прохаживаться по салону с непринужденностью светской дамы.
Это не то, что наглая… персиянка, с жестким, как оливки телом, вешающаяся на шею всем мужчинам подряд!
Адил-бей даже не знал, где находится его постель и еще не успел разложить свои вещи. Он выпил из-под крана воды, имевшей аптечный привкус.
Этажом выше кто-то ходил. Он посмотрел в окно и увидел в окне напротив людей, облокотившихся о подоконник и дышавших в тишине ночи свежим воздухом.
Так как в консульстве не было штор, им было видно все, что делалось Адил-беем. Ему не удавалось припомнить были ли шторы утром. Он старался как-то обустроиться, пока все лампы не только в квартире, но и на улице вдруг разом погасли.
Пара напротив по-прежнему молча сидела у окна, так как не было заметно никакого движения. Впрочем, Адил-бею удалось не сразу различить белизну рубашки мужчины, а затем размыто-молочные пятна лиц.
Лампы не зажигались. Это была авария, электричество всегда отключали в полночь. На ближайшей улице послышались шаги. Издавало звуки какое-то животное: то ли кошка, то ли собака.
Интересно, в консульстве Италии тоже не было света? По крайней мере, на такой случай у них были припасены лампы. А у Адил-бея, который не курил, не было с собой даже спичек!
Он огорченно осмотрелся, пока неясное сияние не рассеяло темноту, нисходя с неба, по которому бесприютно скитались белые облака.
Ему оставалось только лечь спать. Он лег одетым на диван и вздрогнул от упавшего на него лунного света. Удалось ли ему вздремнуть хоть на какое-то время, — он не мог понять. Подбежав к окну, он отыскал взглядом окно напротив и заметил вначале горящую точку сигареты, затем рукав рубашки, согнутую в локте руку, лицо мужчины и рядом — женщину с волосами, ниспадавшими на плечи.
Свет луны проникал даже позади пары сквозь темноту. Адил-бею удалось разглядеть также белый прямоугольник постели.
— Они меня видят, — подумал он. — Они не могут меня не видеть!
Он вызывающе приник лицом к окну, не думая о том, какой вид придаёт ему расплющенный о стекло нос, — угрожающий или комичный».
Вот так в самом начале повествования мастер детективного жанра заставляет читателя почувствовать невольное напряжение. Оно не оставляет нас до самого конца, порождая все новые и новые вопросы.
Напомню, я побеседовал с профессором Батумского государственного университета Викторией Диасамидзе. И поинтересовался у нее, почему она взялась за перевод романа Жоржа Сименона «Люди напротив». Беседу с ней можно послушать в конце страницы.
Жорж Сименон.
«Адил-бей постепенно становился все более раздражительным. В течение каждого утра, сидя в своем бюро напротив Сони, он приглядывался к своим посетителям, слушая причитания говоривших.
Все эти люди были из тех, кто копошился в пыли у пристани, где ловят рыбу. Он их видел на корабле в Одессе, сгрудившихся на палубе с узлом лохмотьев под головой, или же проводящих дни и ночи на перроне вокзала в ожидании места в поезде.
«Кулаки», — говорила о них Соня с холодным безразличием в голосе.
Но то были обычные крестьяне! Они приезжали издалека, иногда из самого Туркестана только оттого, что им обещали хлеб и работу в Батуме. Несколько дней бродили они по улицам, пока какой-нибудь другой «кулак» не говорил, что им могут помочь в консульстве Турции.
— Ты подданный Турции?
— Я не знаю.
Многие из них до войны были турками, а затем без их ведома они стали гражданами России.
— Чего ты хочешь?
— Я не знаю. Нам не дают ни работы, ни хлеба.
— Ты хотел бы вернуться в Турцию?
— А там еда для нас будет?
Некоторые потеряли в дороге одного или двоих детей и просили консула навести о них справки. Или случалось и такое, что на вокзале чиновник забирал у них все, что было, отправляя в тюрьму на несколько дней.
Они не понимали, за что им все это и даже не спрашивали. Однако с тихим упорством требовали возврата своих лохмотьев.
На тех, кто действительно был турецкой национальности, Адил-бей заводил дело, которое вместе с Соней он представлял в бюро для иностранцев. Его принял с обычной улыбкой знакомый чиновник в вышитой сорочке.
— Что он говорит?
Мужчина говорил степенно, не спеша, разглядывая свои руки с грязными ногтями.
Накануне муж и жена, оба крестьяне, вышли из консульства, но несколько мгновений спустя женщина вернулась одна, совсем обезумевшая. Она пыталась объяснить, что на углу улицы службисты в зеленых фуражках увели ее мужа, а ее саму избили, помешав ей пойти следом за ним.
— Он говорит, — отвечает заученно Соня, — что сделает все возможное, чтобы дать вам ответ в ваше следующее посещение.
— Но у этой женщины нет и рубля! У ее мужа осталось в кармане все, что у них было!
— Каким образом они заработали эти деньги?
— Речь не идет о крупной сумме, эта женщина осталась вообще без средств к существованию.
— Тогда пусть идет работать!
— Ее нигде не принимают, и она ночи проводит на пороге консульства.
Чиновник, сделав неопределенный жест руками, что-то сказал.
— И что он ответил?
Соня с безразличным видом перевела:
— Что это не входит в его обязанности, но он передаст сведения.
— Он может позвонить в ГПУ.
Здание бывшего морского ГПУ Батуми.
Аппарат стоял все там же, на письменном столе.
— Телефон не работает.
Мужчина отпил глоток чая.
Адил-бей чуть было не вскочил, чтобы выйти. Солнце пекло ему в спину. Всё в канцелярии казалось застывшим какой-то неподвижностью, навязанной чужой волей, которая, казалось, давила на плечи.
И так продолжалось уже недели три. Он принес уже, по крайней мере, пятьдесят досье, а результат был такой же, как если бы их сожгли. Их принимали с улыбкой, но несколько дней спустя ему отвечали:
— Мы ждем указаний из Москвы.»
Жорж Сименон на набережной д’Орсе, Париж.
Хотя история эта и вымышленная, как в любом художественном произведении, однако мы понимаем, что писатель «выхватил ее из реальной жизни своим прозрением». И сумел, ко всему прочему, передать противоречивую картину жизни Батуми 30-х годов. Здесь с одной стороны царила «атмосфера недоверия, деланный энтузиазм голодающих людей», а с другой — «расстрелы, террор, тоталитарный надзор сталинских опричников. Выстрелы на улицах, аресты без суда и следствия, множество бесприютных людей, в одночасье ставших гражданами другого государства. Все это предстало» перед глазами главного героя романа Адил-бея, нового консула Турецкой республики в Батуми.
Адил-бей с первой же минуты не вписывается в этот новый для него мир, состоящий из разных групп людей. Ни с одной из них он не находит взаимопонимания. Сначала у него возникает полное расхождение во взглядах с его коллегами – консулами Италии и Ирана. Затем он не находит общего языка с влачащими жалкое существование турками, обитающими прямо на улицах города, а также с посетителями консульства. Немало вопросов у него вызывает уклад жизни, бытующий вокруг. Показная атмосфера ложного энтузиазма и возникающая прямо перед носом тень смерти, заставляет все настойчивее задумываться о происходящем, искать ответы на возникающие вопросы.
Обращаясь к советским органам власти, он не видит с их стороны желания помочь или решить проблему. Время тянется, а результатов нет. Нет никакой реакции с их стороны даже в самых банальных ситуациях.
«Главный герой романа, турецкий консул Адил-бей чувствовал себя чужаком в незнакомом городе, который его не принимал и не понимал, — пишет во вступительной статье к роману Виктория Диасамидзе. — Он смотрел во все эти окна, как в стекло аквариума, за которым протекала неведомая ему жизнь, полная странной экзотики. Очень часто это были зияющие провалами пустых глазниц, либо забитые картоном окна. За ними двигались люди-полутени, живущие без воды и света, спящие подчас на полу. Женщины не шили, так как всегда ходили в одном и том же, готовить они также не могли за неимением продуктов. Нормальная жизнь выглядела исключением и именно этим вызывала тревогу представителей режима».
Известный писатель Жорж Сименон трижды за свою жизнь побывал в Батуми. Приезжал сюда и в 30-е годы прошлого столетия. После этого он написал роман «Люди напротив», события в котором, по замыслу автора, происходят как раз в этом причерноморском городе.
Позже, уже в 80-е годы, в одном из интервью, вспоминая о той поездке, писатель сказал: «…Я влюбился в этот край. Вот тогда я открыл для себя Батуми, всю красоту Кавказа. Разве можно забыть его набережную, порт, южное буйство красок, ласковый прибой. Но главное — это люди. Именно в Батуми я стал задумываться о психологии горцев, их таланте и самобытности».
Бельгийский писатель Жорж Сименон считается одним из самых ярких представителей детективного жанра. На его счету 425 книг, среди которых около двухсот бульварных романов под шестнадцатью псевдонимами, — сообщает Википедия. А еще его 220 романов изданы под настоящим именем. Он так же известен серией детективов о полицейском комиссаре Мегре.
Поначалу Жорж Сименон даже не думал о том, чтобы стать писателем. Он выбрал журналистику, хотя до этого никогда не читал газет. Еще во время учебы в колледже, он подрабатывал в редакции «Газетт де Льеж», где вел полицейскую хронику, дважды в день обзванивая шесть полицейских участков города Льежа и посещая Центральный комиссариат.
Затем он какое-то время сотрудничал с газетами и журналами в Париже. А еще увлекался чтением популярных в то время развлекательных романов. После чего решил, что может тоже написать роман за короткое время. И написал «Роман машинистки», который вышел в 1924 году. В последующие десять лет Сименон опубликовал уже 300 романов и рассказов под разными псевдонимами.
Свой первый роман из «цикла Мегрэ» Сименон написал всего за шесть дней, а другие пять — за месяц. Всего же вышло 80 произведений, где действует знаменитый комиссар Криминальной полиции. Его образ настолько полюбился читателям, что еще при жизни Сименона в городе Делфзейл, где он придумал своего героя, был воздвигнут бронзовый памятник комиссару Мегрэ. На церемонии открытия этого памятника бургомистр города вручил Сименону свидетельство о рождении, которое гласило: «Жюль Мегрэ, место рождения Делфзейл, дата рождения 1929 год, отец — Жорж Сименон, мать — неизвестна…»
Своими главными произведениями писатель считал «психологические», или, как он их называл, «трудные» романы». В них с особой силой проявлялась сложность мира, человеческих взаимоотношений, психологизм жизни. В конце 1972 года, накануне 70-летия Сименон принял решение не писать больше романов, оставив недописанным последний свой роман «Оскар».
Роман Жоржа Сименона «Люди напротив».
А вот роман «Люди напротив», о котором мы начали говорить в прошлый раз, Жорж Сименон опубликовал в 1933 году в семи номерах еженедельного бельгийского издания Les Annales. Затем, в том же году роман уже вышел полностью в парижском издании Fayard. Считается, что это настоящий классический шпионский триллер, в котором образно описана жизнь 20-х годов в Батуми в обстановке советского тоталитарного режима.
Виктория Диасамидзе – ассоциированный профессор Батумского государственного университета в 2003 году перевела этот роман на русский язык, а в свет он вышел в Батуми только через 10 лет. В своей вступительной статье к этому изданию Виктория Дмасамидзе пишет: «Есть… собирательный образ — окна, как глаза города и окна — как глаза вездесущего ГПУ, бдящие в ночи и при свете дня. Люди, живущие за окнами, это собирательный образ другого мира, другого взгляда на жизнь. В начале романа окна распахнуты и в них видна скудная обстановка жилья, нехитрая еда, но знаковым центром всего оказывается висящая на стене зеленая фуражка работника ГПУ.
Затем сцены сменяют одна другую — вот женщина в ярко-желтом халате читает книгу, прибирает по дому, изредка бросая взгляд на дом напротив, вот его обитатели обедают, переговариваясь — типичная бытовая картинка. Вдруг окно резко захлопывается, иногда у него сидят по ночам двое — Колин и его жена, по вечерам начальник морского ГПУ тревожно оглядывает улицу в ожидании сестры. А в конце романа окна — глаза как бы прикрыты — вначале на их черном фоне виден тонкий филигранный рисунок занавески и лишь в конце романа окна наглухо закрыты и за ними не чувствуется никакой жизни. Когда роман завершается, и мы узнаем о гибели Сони, его главный герой Адил-бей задает себе вопрос, — станет ли теперь Колин так же по-прежнему смотреть в пустые глазницы окон напротив.
Таким образом, роман «Люди напротив» можно было бы не без основания назвать «Окна напротив», ибо почти в ежестраничном упоминании окон жилых домов, контор, кооперативов, домов профсоюзов, как в зеркале души общества, прочитываются его недуги и страдания, физический голод и духовная нищета, атмосфера тоталитарного надзора и взаимного недоверия».
Батуми 1930-х годов.
Вот как Жорж Сименон описывает в романе Батуми 1920-х годов. Перевод Виктории Диасамидзе.
«На улицах было мало народу, не было лавок, не было той торговли и движения, которые делают город городом.
А ведь прежде эти улочки должны были кишеть людом, как в Стамбуле, Самсуне или Трапезунде, как и во всех восточных городах. Еще видны были лавочки ремесленников, но они были пусты, с закрытыми ставнями или разбитыми окнами. Можно было прочесть на полуистертых табличках надписи не только на русском, но и на армянском, турецком, грузинском, иврите.
Куда подевались все эти вертела с бараниной, переворачиваемые с шипением у входа в рестораны? Где наковальни с кузнецами, лавки денежных менял? И где все эти люди в пестрых одеждах, останавливающие прохожих, чтобы предложить им свой товар?
Под солнцем скользили одни только тени, медленные и безропотные, или же угадывались некие очертания, распростертые у дверей.
Батум теперь был всего-навсего портом с несколькими иностранными судами, расположившимися вокруг нефтепровода, который где-то там, у горы, подавал нефть из Баку через Кавказ. А также статуей Ленина, которая, хотя и была выполнена в натуральную величину, представляла его совсем небольшим человечком. Батум — это был еще и большой Клуб профсоюзов.
Здание бывшей портовой гостиницы у морского ГПУ, где жил Сименон.
Соня шла молчаливо, не глядя по сторонам. Она не выказала нетерпения, когда Адил-бей остановился возле пожилой женщины, которая, сидя на тротуаре, рылась в мусорном ведре и ела что-то, найденное в нем. У нее были отекшие ноги и белые опухшие щеки.
— Ее что, никто не кормит?! — спросил консул в раздражении на свою секретаршу.
— Все, кто работают, имеют средства на пропитание.
— В таком случае как вы объясните то, что…
— Впрочем, для всех имеется работа, — продолжила она невозмутимо.
— А если она неспособна трудиться?
— Для таких людей есть специальные приюты.
Она говорила заученные фразы спокойным тоном. И так было всегда. Стоило Адил-бею задать вопрос, как на него уже был готов ответ, но эти ответы были столь пусты и бессодержательны, что у него складывалось странное впечатление беспредметной нереальности».
Батуми 30-х годов прошлого столетия.
Грузинский историк Отар Гоголишвили в статье «Основные причины начала «Большого террора» пишет: «Главными врагами советского государства были объявлены троцкисты, превратившиеся, по мнению Сталина, в «…беспринципную и безыдейную банду вредителей, диверсантов, шпионов, убийц, работающих по найму у некоторых разведывательных органов». Он призвал «в борьбе с современным троцкизмом» применять…» не старые методы, не методы дискуссий, а новые методы, методы выкорчевывания и разгрома»
В соответствии с принятыми решениями, «репрессивная операция должна начаться с 5 августа, в Узбекской, Туркменской, Таджикской и Киргизской ССР – с 10 августа, в Дальневосточном и Красноярском краях и Восточно-Сибирской области с 15 августа 1937 года и закончиться в четырехмесячный срок. В приказе было утверждено конкретное количество подлежащих репрессиям по первой и второй категории по каждой республике, краю или области. Всего по стране «в плановом порядке» предстояло репрессировать по первой и второй категории 268 950 человек, в том числе в лагерях НКВД по первой категории – 10 000 человек. Данные цифры являлись «ориентировочными».
Так называемые «тройки» «рассматривали следственные дела заочно, в ускоренном порядке. Например, «тройка» Краснодарского края за один день 20 ноября 1937 года рассмотрела 1252 уголовных дела. Если предположить, что «тройка» работала без перерыва все 24 часа, то на одно дело была затрачена 1 минута 15 секунд. Эта же «тройка» за день 1 ноября 1938 года вынесла 619 смертных приговоров — на одно дело затрачено 2,5 минуты.
С 5 августа 1937 года и до середины ноября 1938 года «тройками» НКВД-УНКВД было осуждено не менее 800 тысяч человек, половина из которых – к расстрелу».
«Постановления Политбюро ЦК ВКП (б) и приказы НКВД в 1937-1938 годах, породили в обществе атмосферу страха, безысходности, двойной морали, доносительства, шпиономании. Всюду шел поиск «врагов народа», «шпионов». «Плановые задания», цифры на арест «изменников родины», утверждавшиеся в центре, служили для местных органов НКВД руководством к действию. В органах НКВД шло своеобразное «соцсоревнование» за наибольшее разоблачение «врагов народа». «Контрольные» цифры на аресты были перевыполнены многократно» — пишет в своей статье грузинский историк Отар Гоголишвили.
Здание бывшего Дома агитации и пропаганды.
Еще один фрагмент из романа Жоржа Сименона. Главный герой – турецкий консул почувствовал себя плохо и начинает задумываться о том, что его, похоже, отравили. Он пригласил врача, но тот мало чем ему помог.
«Адил-бей искал слово «яд» в словаре, затем слово «отравление», затем «интоксикация» и каждый раз он в бешенстве повторял:
— «Глупец»!
«Глупцом» был сам словарь или тот, кто его составил, потому что словарные статьи «яд» и «отравление» не давали никаких объяснений. Он поискал стрихнин, мышьяк и с этих пор пытался определить привкус, почти постоянно ощущаемый им во рту.
Была ли это та самая горечь, о которой в них говорилось?
В том, что его медленно отравляли, не было ни тени сомнения, возможно, с самого его приезда, но об этом он не мог знать! Не так ли был отравлен и его предшественник?
В памяти всплывали разные детали.
Он припомнил приступы тошноты, которые он относил за счет консервов. Но разве во время войны он не пользовался консервами, иногда даже просроченными, безо всякого ущерба для здоровья?
Он не был даже болен! Все было гораздо хуже! Он постепенно терял силы, становился вялым и безвольным. По утрам он не мог смотреть на себя без отвращения в зеркало.
То был мышьяк! Или нечто иное, но определенно сильнодействующий яд! Врач это слишком хорошо понимал, если сразу заговорил о броме и понюхал стакан.
Адил-бей тоже проделал это, не заметив ничего подозрительного, скорее, затрудняясь точно определить запах: ему теперь удавалось различать гораздо больше запахов, чем обычно. Он принюхивался к своей коже и находил, что и кожа отдавала затхлой горечью.
Но теперь хотя бы он знал об этом! И намерен не опускать руки! Он ходил по квартире, произнося обрывки фраз. Время от времени он с вызовом смотрел на окно напротив. Взгляд его упал на телефон.
Кому можно позвонить? Панделли упаковывали свои вещи, и через час их дом опустеет.
А что, если Джону? Американец выслушает его, глядя своими мутными глазами, потягивая виски. Почему же, по словам сеньоры Панделли, за все четыре года его жизни в Батуме он ни разу не был в отпуске, не говоря уже о побывке домой? Отчего Советы не трогают его, в то время как за всеми иностранцами велось поминутное наблюдение?
Место расположения Дома Стандартов за посёлком БНЗ.
— Алло! Дайте мне больницу!
Он звонил врачу просто так, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.
— Доктор, это вы? С вами говорит Адил-бей. Нет, мне не стало хуже. Скажите, говорил ли я вам этим утром о частых испаринах? Я как-то сразу не подумал о них. Это состояние продолжается вот уже несколько недель. Ко всему добавилось постоянное стеснение в груди, как будто сердце может остановиться с минуты на минуту. Дайте же мне договорить! Я знаю, что говорю. Мой предшественник умер от остановки сердца, не так ли? Осмелитесь ли вы утверждать, что это не было вследствие медленного отравления мышьяком?
Он ничего не разобрал в ответе. По-видимому, доктор занервничал на том конце провода. На фоне его голоса стали слышаться какие-то другие, отдаленные голоса. Конечно же, он посоветовал Адил-бею не беспокоиться, подождать результатов рентгенограммы, что-то в этом роде, но все это было сказано не так, как обычно.
Адил-бей с удовлетворением положил трубку, чувствуя, что он его достал. Ибо теперь надо было достать их! Кого? Да всех их!
Прежде всего, ему необходимо было сохранять спокойствие! Он даже пошел полюбоваться в зеркало своим спокойным видом, затем медленно открыл банку концентрированного молока, которая составляла весь его завтрак.
— «Теперь остается только вывести этот яд».
Каким образом, он еще в точности не знал. Свежий воздух и ходьба должны были ему помочь. Надев свой непромокаемый плащ и калоши, он прошелся медленным шагом три часа. Ходил он старательно, размеренно, несмотря на усталость. Он по-прежнему потел, пульс его был учащен. Время от времени он останавливался в любом месте, даже посреди улицы, чтобы перевести дыхание и тогда люди разглядывали его с любопытством.
Но ему было все равно. На него могли смотреть сколь угодно: он знал, что делал.
Как всегда, лил дождь. Черноватая вода стекала вдоль немощеных улиц, изрытых ямами, в грудах земли и камней».
Виктория Диасамидзе – профессор Батумского государственного университета, которая перевела роман Жоржа Сименона «Люди напротив», рассказала мне о своей встрече с сыном Жоржа Синона. Он приезжал в Батуми и прогулялся по тем местам, что описаны в романе. Она также поделилась своими впечатлениями о поездках во Францию и тех местах, где жил бельгийский писатель. Ее рассказ можно послушать в конце этой страницы.
Джон Сименон и Виктория Диасамидзе в Батуми.
С 1 сентября по 13 октября 1933 года состоялась предварительная публикация романа в журнале «Les Annales». Для этого издания автор романа тогда написал небольшое предисловие.
«Я никогда не пишу предисловий, потому что считаю себя простым рабочим, а ведь изделие, как и роман, либо получилось, либо нет, — сообщает Жорж Сименон.
Увы! Мы все стареем, и с возрастом приходит опыт, так что сегодня, увидев, что некоторые из моих персонажей восстают против меня и тащат меня в исправительный суд, я хочу принять определенные меры предосторожности, прежде чем выпустить в свет новых героев.
«Люди, живущие по соседству» (так назывался этот роман в первом переводе на русский язык) обитают в Батуми, в русском нефтяном порту. Я не так давно оттуда вернулся, и после нескольких недель советского гнета до сих пор испытываю некоторую стесненность; так, например, прежде чем приступить к обильной трапезе, стараюсь убедиться, что за мной не наблюдает никто посторонний.
«Люди, живущие по соседству» существуют; все, без исключения, так как я никогда не был способен выдумать ни того или иного героя, ни декорации, ни даже само приключение.
Квартира Адил-бея существует, как существуют комната Сони и особняк Пенделли, пляжи, огороженные колючей проволокой, бронзовый Ленин и клубы.
Джон существует… Неджла тоже…
Как и тысячи персонажей, которых я оставил позади, сам не знаю в каком количестве книг. Если честно, как я, не будучи Богом-Отцом, смог бы создать столько людей?
Следует лишь заметить, что они не совсем такие, как в моих историях, живут не в тех местах, куда я их помещаю, имеют не ту профессию, не ту национальность и даже не те нос или шляпу.
В моем романе Адил-бей — турок, Амар — перс, Пенделли — итальянец. Я обожаю турок, у которых не так давно прожил несколько недель, я не имею ничего против персов, а мои лучшие друзья обитают в Италии.
Но в Стамбуле меня спросили: «Почему вы остановили свой выбор на турке?»
Почему? Да потому! Ну, прежде всего потому, что он должен быть консулом какой-то страны. А еще потому, что в другом месте, на севере России, я встретил именно такого консула, или почти такого же. А еще потому…
Потому что, прежде всего, это так и есть. Вы меня понимаете? Никто не спорит с самим собой. Никто не спрашивает самого себя: «Он будет турком, или греком, или румыном?»
Он рождается турком в вашей голове, с определенным именем, лицом, гражданством, как турок рождается в Анкаре. К несчастью, десять Адил-беев узнают в нем себя, все те, у кого вы позаимствовали ту или иную черточку, и даже все те, кого вы никогда не видели.
Я написал роман. Батуми настоящий. Люди настоящие. История настоящая.
Или лучше скажем так: каждая отдельная деталь правдива, но вот, их совокупность ложна…
Нет! Совокупность правдива, а каждая деталь ложна…
И вообще, я не это хочу сказать. Это роман, вот так! Разве этого слова недостаточно?
А что касается меня, то я предпочитаю писать романы, а не объяснять их.
Жорж Сименон»
Джон Сименон и Виктория Диасамидзе.