Почти каждый талантливый русский литератор в прошлом был нелюбим российскими властями. И многие из них, опасаясь преследования, уезжали за границу. После того, как менялась власть, некоторые мечтали вернуться на родину.
Кое-кому это удавалось сделать. Однако нельзя сказать однозначно, что судьба их сложилась благополучно. В советской России тоже не все писатели и поэты находили общий язык с новым режимом.
Забытое имя
Иосиф Каллиников
Имя писателя Иосифа Каллиникова вспоминают последнее время в основном в связи с изданием сборника «Сказок Орловской губернии». Эти сказки он собрал и записал на Орловщине в 1914 году. Но Каллиникова почти не знают в России, хотя, как известный писатель и переводчик, он в 20-х годах прошлого столетия успешно издавался в Англии, Америке, Италии, Испании, Германии, Чехословакии и в Польше.
Российская читающая публика смогла ознакомиться с тремя частями его скандального романа «Мощи», который вышел в свет благодаря поддержке Максима Горького. Но вскоре роман был изъят из библиотек, а четвертая часть этого произведения так и не попала в печать.
Так что судить о литературном творчестве Иосифа Каллиникова мы можем в основном по собранному им этнографическому материалу и тем публикациям в орловской прессе начала ХХ века, которые хранятся в литературных архивах и музеях. И даже этот весьма обширный материал дошел до читателя отдельными крупицами. Сам писатель умер за границей, так и не дождавшись разрешения вернуться на родину.
Сообщая о своем прошлом, Иосиф Каллиников писал так: «Родился я на Новый год 1890-го в губернском городе Орле. Мои воспоминания с ранних лет: старая отцовская блуза почтового чиновника, пахнущая сургучом почтовых посылок. Всегда утомленное, нервное лицо отца, бессильное перед жизненной нищетой. Вечерами сказки бабушки. Мать, которая 11 лет лежала больная, стонала в постели».
Дед Иосифа, в честь которого он был назван этим именем, служил дьяконом в Троицкой церкви Орла и преподавал в приходской школе. После занятий он вместе с учениками занимался устройством Троицкого кладбища. Вместе они разравнивали рвы, сажали деревья, размечали дорожки, которые, кстати, сохранились до наших дней.
С этим Троицким храмом и кладбищем связано детство Иосифа Каллиникова. «Кладбище было местом моих детских игр и моего детства, -писал он позже. — С детства я пел по утрам в церковном хоре. На могилах пел с дедом псалмы. После обеда подметал дорожки и ухаживал за деревьями и цветами. Каждая дорожка, каждая могила, куст сирени, черемухи – все было мне мило и знакомо. А кроме того вечное чувство смерти, погребальные напевы, плачь, сумасшедшая бабушка, больная мать – это была моя жизнь до студенческих лет».
Здесь же на кладбище Иосиф написал свои первые стихи. Ему было тогда всего 15 лет. Тут же он встретил и свою первую любовь. Правда, он никогда так и не называл имя своей возлюбленной. Но описал волнующую атмосферу этого места:
Церковный старый дом, огонь в окне сторожки, Привратник с костылем, как смерти властелин. Во сне урчанье пса на скомканной рогожке И колокол ночной – вещун слепых седин, — Так сердцу близко все!
Девяти лет от роду Иосиф поступил учиться в Орловскую прогимназию, преобразованную в 1902 году во 2-ю мужскую и переименованную затем в Алексеевскую в честь цесаревича. Преподавателем Каллиникова некоторое время был донской писатель Федор Крюков. В мае 1906 года Иосифа Каллиникова исключили из гимназии без права учиться в других казенных учебных заведениях. Просидев два года без учебы, в сентябре 1907 года он продолжил занятия в частном реальном училище Томашевских. И закончил учебу в августе 1910 года.
На летние каникулы Иосиф вместе с дедом и матерью почти каждый год уезжал в мужской Белобережский монастырь. Уже став взрослым, он тоже наведывался сюда — в Белые Берега. Иногда он подолгу находился здесь, наблюдая за повседневной жизнью монастыря, изучая нравы его обитателей. И даже, имея способности неплохо рисовать, принимал участие в росписи храма. Свои впечатления о жизни в монастыре впоследствии он отразил в романах «Мощи» и «Монастырские женки».
В 1911 году Иосиф Каллиников поступил на экономическое отделение Петербургского политехнического института Петра Великого. В годы учебы он в качестве вольнослушателя так же посещает лекции на филологическом факультете Петербургского университета. Вскоре у него появляется интерес к народному творчеству. И он записывает на Орловщине целую тетрадку народных песен, приносит ее в редакцию журнала «Русское богатство». Получает одобрение.
А вслед за этим, у него появляется существенная поддержка уже со стороны отделения русского языка и словесности Географического общества Российской Академии наук. Там ему выдают фонограф и денежное пособие. И он во время летних каникул отправляется в Дмитровский, Болховский, Мценский, Севский, Трубчевский, Карачевский, Брянский уезды Орловской губернии. В отдаленных селах этих уездов он записывает народные сказки, различные приметы, обрядовые песни местных крестьян. Причем, сказки и другие материалы Каллиников записывает дословно, с сохранением диалектных особенностей местного говора. Подробно описывает детали крестьянского быта того времени.
«Каждая мелочь в деревенской избе запечатлелась у меня в памяти, — писал он позже. — Фольклор является школой жизни для писателя. Записи и разговоры углубили мое знание языка и обогатили запас выражений. Источником моих изучений была Орловская губерния, где собирали фольклорные материалы мои земляки Якушкин и братья Киреевские, которые давали орловские сказки Пушкину. Из того же источника черпали свои запасы языка Тургенев, Лесков, Андреев, Бунин и иные писатели-земляки. Это была Россия Гоголя, Замятина, Лескова, отчасти Печерского, Россия помещиков, феодальная, мещанская, деревенская и монастырская».
В одном из своих отчетов о поездке в Орловскую губернию Иосиф Каллиников отмечает: «Любовь к хорошей, старой сказке жива в народе, и ее многие села берегут, гордясь своими сказочниками». Для писателя записанные им сказки становятся народной мудростью и своеобразным житейским опытом. Потому одну из итоговых работ после экспедиций в Орловскую губернию он называет «Сказочники и их сказки». А позже в письме к своему другу – однокашнику Евгению Соколу он пишет: «…Если бы не было России, деревни, раздольных песен ее и того, что она вдохнула в меня, когда я бродил за сказками, за ее песнями, — не стоило бы жить».
Итог летних поездок на Орловщину оказался для Иосифа Каллиникова весьма значительным. Он собрал 570 сказок, записал много народных песен, пословиц и поговорок. Работа молодого этнографа была по достоинству оценена научным сообществом. За это он был удостоен серебряной медали Императорского Географического общества Российской Академии наук.
После этого в 1916 году Орловская типография приступила к изданию каллиниковского собрания, дав ему название: «Великорусские сказки Орловской губернии». Но процесс затянулся, и с перерывами удалось напечатать лишь 59 сказок. В некоторых источниках говорится только о 39 сказках.
Для Иосифа Каллиникова сказки – это был уникальный и неповторимый жанр устного народного творчества. Чуть позже он дал оригинальную поэтическую формулировку этому виду народного искусства:
За далёкими морями, За дремучими лесами Много слыхано чудес… На опушке волк дозором Караулит тёмный лес И, сверкая злобно Скалит зубы и рычит — Клад в лесу он сторожит. А весной не без тревоги Выползает из берлоги Старый заспанный медведь… Волка на лето сменяет, — А глаза горят, как медь… Никого не пропускает… Съест морошки, полежит, — Тайну леса сторожит. В том лесу чудес немало, Их неведомо, незнамо… В нём не езжены пути. Не летать в нём вольной птице: Не проехать, не пройти В нём волшебнице-царице, И листвой звериный след Заметён на много лет. Дай-ка, внучек, мне лучину — Видно, нужно для почину Думой трубку раскурить И под ветер полусонный Снова сказку повторить, Чтоб уснул неугомонный Внучек Деда Баюна. Это присказка одна.
Я уже рассказывал о болховском сказочнике Ермолае Серегине. У него Иосиф Каллиников в 1914 году записал 32 сказки. Одну из них я уже прочитал в своем подкасте. Хочу представить еще одну сказку этого сказочника, записанную Иосифом Каллиниковым у него дома в селе Каменка.
Купец Иван Васильевич и Елена-королевна
Жили три брата, три купца. Снаряжали они корабли и отправлялись в дальние страны с товаром. Но вот один из братьев умер. Остался сын Иван Васильевич, семнадцать годов от роду. Дяди предложили ему возглавить отцовское дело. Загрузили дяди товар на десять кораблей, а Иван Васильевич два загрузил, и поплыли вместе.
Сколько плыли, неведомо, но случилась беда: поднялась буря, потопила корабли, все утонули. Только Иван Васильевич на корабельной доске спасся, прибило его к берегу.
Осмотрелся Иван Васильевич: ничего не видно, ничего не слышно. Вдруг собаки забрехали.
— Пойду на лай, — решил он.
Идёт-идёт, видит, дом стоит — да не простой, а разбойничий: ворота чугунные, запоры огромные. Иван Васильевич смекает: «Спросят, ты чей человек? Скажу, что всему острову разбойник. А иначе не сдобровать».
Стучал, стучал, наконец, впустили его.
— Ты чей человек? — спрашивают.
— А я всему острову разбойник, — отвечает он смело.
Повели его к атаману. А у того пир идёт. Сидит Иван Васильевич с разбойниками, ест, пьёт. Вдруг один из разбойников кричит:
— Братцы, корабли идут. Пошли грабить их!
— Ты с нами пойдешь? — спрашивает новичка атаман.
— Не могу я с вами идти. Я всегда один граблю. Попадётся корабль — сам разобью.
Отпустили его одного. Пошёл Иван Васильевич, лёг у камышей и заплакал:
— С чем к атаману возвращаться? Отнесу ему два червонца из тех, что в кармане остались.
Возвращаются разбойники. Добыча у них славная, много добра несут. А навстречу Иван Васильевич:
— Вот Бог два червонца дал.
Посмотрел атаман и говорит:
— У нас таких денег нет. Хороший улов.
На другую ночь опять на разбой собираются.
— Ты с нами пойдёшь? — спрашивает атаман.
— Нет, я один пойду, — отвечает Иван Васильевич.
Достал он из кармана еще два червонца и поджидает разбойников. А у разбойников бой не шуточный. Напали они на сильный корабль. Стражники порубили немало разбойников, и сам атаман погиб. Возвращаются оставшиеся ни с чем. А Иван Васильевич снова им два червонца протягивает.
— Вот кто у нас новым атаманом будет! — кричат разбойники.
— Нет, я и так вам буду служить, — отвечает Иван Васильевич.
— Не согласишься, голову отсечём да в море бросим, — кричат разбойники.
Делать нечего, надо соглашаться. Отдали ему ключи от всех комнат, от всего добра. Пошёл Иван Васильевич с хозяйством знакомиться. В комнатах товаров всяких много и еды и питья вдоволь. Стал он разбойников потчевать. Ключами звякнет — ещё вина прибавляет.
— Хорошо нам с новым молодым атаманом! Кормит, поит лучше старого, — говорят разбойники.
Пошёл Иван Васильевич в одну из комнат ветчины взять, а в комнате на золоте девушка сидит.
— Ты кто? — спрашивает.
— Я Елена, королевская дочь. Поймали меня и держат взаперти. Как же из неволюшки выйти?
— Ты, Елена-королевна, попотчуй братьев-разбойничков, будь нам хозяюшкой. А как тебя из неволи вызволить, это уж моё дело, — отвечает Иван Васильевич.
Вновь вернулись разбойнички с добычей, стали пировать. А он им говорит:
— Братцы-разбойники, что-то казна у нас где зря валяется. Надо бы медь к меди, серебро к серебру, золото к золоту отобрать, в порядок всё привести.
Сделали, как он велел. Иван Васильевич разбойничков опять кормит и поит, пуще прежнего.
— Вот нам раздолье, не то что при старом атамане, — говорят разбойники.
А Иван Васильевич им опять:
— Братцы-разбойнички, что-то казна у нас вся в кучах лежит. Надо бы нашить мешков и в них казну сложить.
Так и сделали. Подгребли, подсчитали, в мешки сложили. А в это время разбойнички подтащили к острову и корабли.
Иван Васильевич говорит Елене-королевне:
— Я тебя выпущу, ступай на берег, подбери судёнышко полегче, побыстроходней. Будь что будет, поплывём с тобой отсюда.
Разбойнички в разбой отправились, а он казну на телегу погрузил — и к кораблю. Перенёс мешки с золотом, серебром и медью на корабль и поплыли они вдвоём.
Вернулись разбойники, хватились, а ни Ивана Васильевича, ни Елены-королевны нет. Снарядили они погоню на корабле. Догоняют, совсем близко беглецы.
— Иван Васильевич, а Иван Васильевич, подожди! Плохо ли было у нас, зачем же уплываешь? Догоним — убьём! — кричат разбойники.
А он — от них. Видит, на море рыбаки рыбу ловят.
— Подсобите! Садитесь к нам! Я вам денег дам, — кричит Иван Васильевич.
Те сели и давай подсоблять. Снова догоняют разбойники, совсем близко беглецы. Но тут ветер натянул паруса на корабле Ивана Васильевича, и полетел корабль, как птица.
Приплывают они в город, к царю. Дал Иван Васильевич рыбакам денег, а сам с Еленой-королевной на квартиру у бедной вдовы стал.
Нарядились Иван Васильевич и Елена-королевна так, что лучше нельзя, и пошли в церковь, к обедне. А в церкви и сам царь был. Царь не Богу молится, а на чужестранцев глядит. После обедни позвал их царь к себе на пир.
— Что вы за люди? — спрашивает.
— Я купеческий сын. А это Елена-королевна, что я спас, — отвечает Иван Васильевич.
— Я принимаю вас к себе. Давай, Иван Васильевич, поменяемся с тобой крестами, будем братьями.
Прошел месяц или два. С пристани слышно: пушка стреляет, извещает, что корабль приплыл. Оказывается, это ищут запропавшую Елену-королевну. Позвали их на корабль. Но Иван Васильевич, почуяв неладное, один пошёл. Схватили его там, да и говорит посол главный:
— Привяжите ему ядро на шею да в море бросьте.
А сам тот посол за Еленой-королевной отправился, взял её и увёз в родную страну. Но Иван Васильевич не утонул. Жалко его стало в последнюю минуту, и пустили его поверх воды, без привязанного ядра.
Плыл-плыл Иван Васильевич по морю — к острову приплыл. Видит, старичок идёт.
— Чем помочь тебе? — спрашивает старичок.
— Укажи дорогу, — просит Иван Васильевич.
— А в какую сторону идти хочешь? К царю или к Елене-королевне?
— К Елене-королевне.
Дал ему путь старичок. Приплыл он в тот город, где Елена-королевна живёт. Нашёл у бедной вдовы квартиру и спрашивает её:
— Не приплывал ли посол с Еленой-королевной?
— Как же, приехала она к своему батюшке. Спас её тот посол, — отвечает хозяйка.
Тут по городу пиры пошли. К венчанию Елена-королевна с похитителем едет. А путь их как раз мимо дома лежит, где Иван, Васильевич комнату снял.
Сидит он за столом, пригорюнился, да на гуслях играет ту мелодию, какую всегда Елене-королевне играл. А поезд-то свадебный как раз мимо окна проезжает.
— Кто это мою мелодию играет? — спрашивает Елена-королевна.
Побежали слуги, узнали:
— Это Иван Васильевич играет. Такой молодец-красавец, — докладывают. Увидела его Елена-королевна, взяла за руку:
— Вот кто спас меня! — да к отцу его повела.
Похитителя, посла этого, к коню за хвост привязали да в чистое поле коня пустили. Конь его и разметал.
А Иван Васильевич с Еленой-королевной повенчались. Пошел у них пир горой. И я там был. Мёд-пиво пил. По усам текло, а в рот не попало.
Я возвращаюсь к рассказу об Иосифе Каллиникове. На молодого литератора и ученого неожиданно обратил внимание Николай Морозов, легендарный в то время народоволец, проведший 25 лет в заточении в Шлиссельбургской крепости. В то время он был, пожалуй, единственным из русских, кто лично был когда-то знаком с Карлом Марксом.
Морозов отошел от политики и посвятил себя разносторонней научной деятельности. Он познакомил Иосифа Каллиникова с писателем Максимом Горьким. Эта встреча состоялась в 1916 году на квартире писателя в Петрограде. Горький поддержал идею издания собранных Каллиниковым народных песен и сказок. Разрешил молодому литератору пользоваться своей «сказочной» библиотекой. И в знак расположения подарил молодому писателю свои книжки.
Но мировая война и вспыхнувшая затем революция, помешали осуществлению этих творческих планов. Иосифа Каллиникова призвали в армию и направили в военное училище. Затем он нес службу в артиллерийском дивизионе Казанского военного округа. Попадает на фронт, где под Черновцами заболевает малярией. Его увольняют из армии. И он возвращается в Орел.
В конце 1917 он работал здесь заведующим литературно-критическим отделом газеты «Голос народа». В этой газете печатались его библиографические обзоры, отзывы, рецензии. А после закрытия газеты Каллиников утраивается инструктором по кооперации в Союзе потребительских обществ, заведует городским статистическим бюро.
И продолжает сотрудничать с другими орловскими газетами. В них в 1918 и 1919 годах публикуются его поэмы в триолетах, издается его новая книга «Стихи», выходит в свет рассказ «Бесова чадь». В этом произведении переплетаются «народная чертовщина, кликушество и монастырь». А рассказ получает положительный отзыв на литературном конкурсе «Среды», проводимый книгоиздательством «Сполохи». И провинциального литератора принимают в Московский профессиональный Союз Писателей.
Осенью 1919 года Орел занимают белогвардейцы. Иосифа Каллиникова призывают в Добровольческую армию. Однако к фронтовой службе он непригоден. И его направляют рядовым в «отдел пропаганды» армии. В этот период, по его словам, он вел полуголодный образ жизни и вскоре опять тяжело заболел. На лечение его отправили в Новороссийск.
Оттуда в конце 1919 года с остатками белогвардейских войск на английских кораблях он был эвакуирован в Египет. Где почти два года провел в лагере для беженцев под Александрией. Здесь разыскала его жена. Был он к тому времени болен и в очень подавленном состоянии. А еще был обескуражен моральным обликом русской эмиграции, которая буквально разлагалась от полной безнадеги.
Вот как он вспоминал об этом: «Зарабатывал я продажей сигарет и сигар по барам, кафе и в арабских кварталах. В свободные минуты я сочинял стихи о кочующих караванах. Писать прозой было дорого. У меня не было денег на бумагу. Стихи я мог писать на каждом клочке бумаги, найденном на улице. Молчать было мучительно тяжело. Тяжела была жизнь среди изгнанников революции, среди «заживо погребенных».
В Александрии Каллиников участвовал в деятельности Союза русских студентов, затем стал редактором и автором журнала «Орион» в Египте. Здесь появились его рукописные стихотворные сборники «Терний изгнания», «Кочующие караваны», «Огнь пепелящий», «Стихи о России». В них звучит пронзительная тоска по утраченной родине вперемешку с любовной страстью и африканской экзотикой.
Из Александрии Иосиф Каллиников с семьей переезжает в Болгарию, затем в Чехословакию. Здесь некоторое время работает корректором в типографии. Старательно изучает славянский фольклор, а затем переводит на русский чешские, словенские и моравские сказки. А уже в 1925 в пражском издательстве «Пламя» на чешском языке выходит составленный Иосифом Каллиниковым сборник русских народных сказок «Зыч деревень».
Надо отметить, что Иосиф Каллиников, считал своих соотечественников за рубежом, изгнанных с родины, «заживо погребенными». Он держался в стороне от русских литературных кругов, потому и не был принят русской зарубежной эмиграцией. Не случайно, редакция журнала «Современные записки» отказалась печатать его роман «Мощи».
Признавая художественные достоинства этого произведения, литературный критик, высланный советской властью за границу Федор Степун, так объяснял позицию журнала по отношению к роману Каллиникова: «Современные записки» держат курс на национально-религиозное преображение демократии. Большевики громят монастыри, выставляя их очагами разврата… Негоже нам в каком-то порядке поддерживать как бы в опровержение своей линии — большевицкий курс», — конец цитаты.
Хочу отметить важный момент. С самого начала пребывания за границей Иосиф Каллиников не раз обращался к Горькому, Морозову, другим своим знакомым с просьбой помочь ему вырваться из «клоаки эмиграции» и вернуться на родину. Он понимал, что на нем «лежит клеймо работы в одном из омерзительнейших учреждений Деникина – в отделе пропаганды». Но исправить свою ошибку он не мог, находясь в среде эмиграции, «опустившейся нравственно и духовно», — писал он, находясь еще в Египте.
К тому времени правительство молодой Чехословацкой республики разработало специальную правительственную программу для поддержки русских эмигрантов. Она предполагала оказание им материальной и гуманитарной помощи, создание условий для их временного пребывания в стране. Однако, как это нередко бывает, за благородными целями иногда скрываются и вполне прагматические задачи.
Заметную роль сыграло, распространенное тогда мнение, что «поскольку, Советы долго не продержатся, то в ближайшей перспективе новой России потребуется демократическая элита». Потому в Чехословакию и хлынула эмигрировавшая русская интеллигенция. А чешская столица стала одним из центров ее пребывания. В рамках «русской акции» здесь появились русские гимназии, и другие учебные заведения, начали печататься русские газеты, журналы, книги.
Поэтому, попав из солдафонской атмосферы беженских лагерей в европейский, хотя и трудный эмигрантский быт, Каллиников оживает. Он изучает чешский язык, начинает публиковаться в русскоязычных изданиях. Постепенно к нему приходит писательская известность. Особенно после выхода сборника рассказов и очерков под названием «Баба-Змея». В них заметно влияние Лескова и Замятина. Их он считал своими наставниками. Вскоре Каллиникова начинают переводить на европейские языки. На английском и немецком выходит книжка его очерков «Страна рабов». В ней он рассказывает о своей жизни в Египте.
Следует заметить, что Иосиф Каллиников вышел из разночинной, народной среды. Потому он живо интересовался доходящими до него сведениями о происходящих в России социальных преобразованиях. Его радуют реформы в области народного просвещения, распространения и доступности культуры, заметная тяга простых людей к знаниям. Он интересуется творчеством советских писателей, режиссеров, просматривает доходящие до Чехословакии советские периодические издания.
В этом его отличие от непримиримого крыла русской эмиграции. Для него он слишком интеллигентен и аполитичен. Не включается в общий хор яростных критиков происходящего на родине. Он пытается во всем разобраться сам и не принимает на веру готовые идеологические штампы. Это вызывает заметное раздражение и презрение к нему со стороны русской эмиграции. Его даже считают «красным», кое-кто ограничивает контакты с ним. Он пишет тогда: «Я чувствую себя таким одиноким… Люди заходят ко мне на пару минут, делают веселый вид, говорят слова утешения, а теплого, нежного слова мне никто не скажет».
С другой стороны, его творчество с большим скрипом воспринимается на родине. И об этом надо сказать тоже. С детства Иосиф Каллиников был погружен в атмосферу религиозного быта. Почти каждый год во время каникул он жил в келье Белобережской пустыни. Тогда внимательный подросток с большим любопытством наблюдал за тайнами монашеской жизни, которые отнюдь не совпадали со строгими церковными требованиями. Его наблюдения за монахами в какой-то мере стали основой для написания монументального романа «Мощи».
Роман необычен по форме и по тематике. В нем рассказывается о повседневной жизни православного монастыря, о заметном разложении русского общества начала ХХ столетия.
Одни критики ругали этот роман за его необычный язык, другие считали, что в нем много натурализма. При всем этом, только Максим Горький, помнивший о своей встрече с Иосифом Каллиниковым, поддерживал его стремление вернуться на родину: «В эмиграции Вам делать нечего», — говорил он. И даже начал ходатайствовать об издании романа «Мощи» в СССР.
В 1925–1927-м годах роман «Мощи» вышел в Советском Союзе в трех объемных книгах. А вот четвертый том романа цензура уже запретила.
Таким образом, Горький, поддержав издание «Мощей» в России, хотел помочь талантливому писателю получить возможность возвратиться на родину. А получилось все наоборот. После того, как роман был издан в Германии, Англии, Чехии и Голландии, где критика высоко оценила его за «исключительную жизненную правду и яркость изложения», в Советской России на него стала нападать церковь. Против него выступил даже Владимир Маяковский.
В результате в СССР роман «Мощи» был назван контрреволюционным пасквилем, книгу изъяли из библиотек. После чего о возвращении на родину Иосифу Каллиникову можно было уже не мечтать.
И все же, несмотря на все эти выпады, кризис семейных отношений и болезни, в начале 30-х годов, Иосиф Каллиников продолжал много работать и издаваться за рубежом. По его подсчетам, у него в год набиралось почти тысяча машинописных страниц. В это время появляется его большой роман «Хаос», вышедший в Праге в 1936 году, уже после его смерти. Он продолжает работу над такими произведениями, как «Гражданин Советского Союза», «Гамаюн-птица», «Европа».
А еще он продолжает строить творческие планы на будущее. Много уделяет внимания совершенствованию своего стиля и писательской манеры. Пытается найти в своем творчестве «новые пути, научиться писать просто и ясно, чтобы каждому было понятно, о чем я пишу», — говорил он. И тут же отмечал: «Это трудное и великое искусство, которым я еще полностью не владею».
В мае 1933 года имя Иосифа Каллиникова оказалось в списке тридцати семи иностранных авторов, книги которых были сожжены нацистами Третьего рейха. А в этот костер были брошены издания не только идейных и политических противников национал-социализма, идеологов марксизма, коммунистического учения и большевизма, но и классиков немецкой литературы.
Потеряв последнюю надежду вернуться на родину, Иосиф Калиников в полном отчаянии обращается в последний раз к Максиму Горькому.
«Глубокоуважаемый и дорогой Алексей Максимович!
Простите, что снова беспокою Вас своим письмом.
Вы дали мне право называться писателем, Вам я обязан своим существованием в литературе… Обращаюсь к Вам за содействием и советом. Если можете, помогите мне. Мне больно и тяжело об этом писать. Отказ Ваш не огорчит меня, потому что я знаю, что за ним будет серьезное основание. Единственная моя просьба – ответьте мне хотя бы двумя словами.
Искренне преданный Вам
Иосиф Калинников».
Ответа не последовало.
Иосиф Каллиников много раз пытался вернуться на Родину, он без конца заполнял анкеты для лиц, ходатайствующих о въезде в Россию. Увы, все оказалось безрезультатным.
В апреле 1934 года, за несколько дней до смерти он написал:
Не вернусь никогда, никогда, Моя светлая Русь. Истомили года меня тяжкой невзгодою, И с твоею великой свободою, С твоим радостным севом, праведным гневом Я смиряюсь на смерть.
Дни Иосифа Каллиникова были сочтены. Он умер 4 мая 1934 года после инфаркта в Теплице над Бечвой. Похоронили его в городе Границе на Мораве. На похоронах присутствовали чешский писатель Йозеф Копта, переводчик Винценц Харват и Кветослава Кацафиркова.
После этого архив писателя поместили в два деревянных ящика и передали его бывшей жене. Она увезла его в Словакию. А осенью 1944 года в Банской Быстрице вспыхнуло Словацкое национальное восстание. Архив Иосифа Каллиникова немного пострадал. Но большую его часть удалось спасти и по частям переправить на родину, то есть в Орел.
Поэтому у дочери писателя есть даже справка, выданная 11 сентября 1986 года Государственным музеем Ивана Сергеевича Тургенева в Орле о том, что «архивные материалы писателя-орловца Каллиникова Иосифа Федоровича (704 еденицы) находятся на постоянном хранении в фондах Гослитмузея Тургенева».
Архив этот включает в себя многочисленные записи народных песен, сказок, частушек, заговоров, сделанных автором на Орловщине и во время скитаний в эмиграции. В нем также хранится переписка с писателями Замятиным, Эренбургом, Цветаевой, Фединым, Булгаковым. Есть машинописные тексты опубликованных и незавершенных произведений писателя. Критические статьи, рецензии и отзывы о его творчестве в советской и иностранной прессе. А еще записные книжки Иосифа Каллиникова, его многочисленные наброски и планы.
«Остается только сожалеть, что за прошедшие годы творчество этого талантливого писателя остается под спудом и не доступно широкой публике», — написал в своей статье известный в прошлом журналист и дипломат Юрий Цинговатов. Который занимался поиском и возвращением из Словакии на родину архивов наших знаменитых соотечественников, в том числе и писателя Иосифа Каллиникова.
Еще одна сказка, записанная Иосифом Каллиниковым на Орловщине. Она называется «Барин-водовоз». В ней передана очень характерная ситуация. Полагаю, очень знакомая в повседневной жизни многим россиянам.
Жил мужик Кондрат, не беден был, не богат, а всё ел мякину и запросто, и на именины — промышлял больше хитростью. Похлебал как-то щей пустых и пошёл себе, куда дорога его повела.
Шёл он, шёл — на барский двор зашёл. Сидит барыня старая, чайком прохлаждается. Видит, что-то мужик подле похаживает.
— Ты что тут?
— Странничаем мы, ночлегу ищем.
— Да тут двор господский.
— Ошибся, значит, маленько.
— Ну, ничего, иди сюда, скажешь, где был, что видел.
Чайку она ему налила, кренделей наложила. Сидит Кондрат, городит барыне небылицу всякую:
— Я и на тот свет, барыня, хаживал. Только что воротился…
— А барина старого не видал там?
— Как же, видал, я ему еще воду возить помогал.
— Как так воду возить?
— Так на нём черти воду таскают, огурцы поливать… Вижу, измучился барин ваш, сжалился я над ним… И барин-то меня опознал: «Ты, что ли, Кондрат?»
— «Да, мы, барин».
Спрашиваю: «А тяжело вам, барин, пришлось?»
— «И не говори, Кондрат».
— «Давайте-ка я, барин, вместо вас бочечку вам привезу, а вы передохните капельку».
— «Спасибо тебе, Кондратушка».
Запрягли меня черти — и ну кнутовищем хлестать!
Барыня сидит ужасается, жалко ей барина своего.
— Что ж, Кондратушка, и его черти кнутовищем нахлестывают?
— А то как же, барыня? Барин-то ваш велел мне поклон отнести вам.
— Спасибо тебе, Кондратушка.
— Не на чем, барыня!
— Как бы ему облегчение сделать?
— Лошадку бы ему отвести, всё легче бы было барину воду возить.
— И то правда, Кондратушка.
А сама и не знает, как быть: сын-то в город уехал, а без него не может она лошадьми распорядиться.
— Сына-то мово нет дома, а без него как же?!
— Да вы, барыня, деньжонок дайте, лошадку-то я ему и сам справлю, какую следует.
— И то, Кондратушка.
Достала барыня сто рублей из шкатулки и отдала ему. А он взял эти деньги, за чай-сахар поблагодарил барыню — и долой со двора барского.
Воротился домой молодой барин, мамаша ему и рассказывает:
— Папаша-то твой на том свете мучается!
— Как так?
— Черти в аду на нём воду возят.
— Кто тебе сказывал?
— Да тут странник был, сказывал. Я его и чаем напоила, и деньжонок дала ему сто рублей лошадку купить, облегчение сделать папаше твоему.
— Ах ты, мошенник! Как же вы, мамаша, обманулись? Да это ж жулик был.
— Он и поклон принёс с того свету.
— Да разве на тот свет ходит кто? Обманул мужик этот, догнать его надо! Велел барин лошадей запрягать кучеру, наилучшую тройку заказал. Сел в коляску и покатил мужика догонять.
А мужик шёл-шёл, видит, барин его нагоняет. «Ну, — думает, — я и тебя, барин, проведу». Взял, наклал грязи кучу и прикрыл её шапкою. И сам грязью вымазался. Сидит, шапку одной рукою держит, в другой хлеба ломоть — сидит пожёвывает.
Подъезжает барин к нему:
— Не видал ты — тут мужик проходил сейчас?
— Как же, барин, видел, тут прошёл по дороге.
— А не знаешь, куда он пошёл?
— Как же не знать — он из нашей деревни.
— А ты не догонишь его так-то?
— Никак не могу. Меня барин мой посадил тут шапку стеречь, он недалеко в кустах с собакою ходит.
— Шапку-то зачем стеречь?
— Охотились мы тут с барином, птица попалась ему диковинная. Он под шапку её и приказал караулить, не улетела чтоб.
— Да я тебе лошадей своих дам, на них живо догонишь.
— Разве что на них только… А шапку-то бросить нельзя мне никак.
— Дай мне, я подержу её, будет цела птица.
— Ладно, барин. Так вы обождите тут маленечко, я его мигом представлю вам.
Дал ему барин тройку свою, а сам сел возле дороги и дожидается. Сидел-сидел — нет мужика и всё тут. Солнце зашло, темнеть стало, а мужика нет. Нечего делать, надо домой ворочаться, не ночевать же барину в поле. И с шапкой не знает, что делать. «Дай, — думает, — гляну, что у него тут под шапкою». Руку под шапку, не выпустить чтоб птицу. Шарил, шарил, одна грязь мажется. Поднял шапку, глянул, а там грязь в кучу свалена.
— Ах ты, мошенник, и меня надул!
Вернулся барин пешком. Мамаша его и спрашивает:
— Что ж ты пешком-то домой воротился?
— Да я, мамаша, лошадок-то папаше отослал с мужиком. Как рассказал он мне, что черти-то вытворяют над ним — жалко мне стало. Отдал лошадей и коляску тоже, может, когда и прокатиться ему захочется…
— Я ж говорила тебе, сынок, мучается папаша твой, вызволить его надобно, облегчение ему сделать.
А про шапку-то, как караулил, и не сказал барин мамаше своей.
Я уже рассказывал, что благодаря краеведу из Воронежа Олегу Волкову, я узнал, что в 2017 году Орловский издательский дом «Орлик» выпустил сборник «Сказки Орловской губернии». В нем как раз опубликованы 16 сказок, которые Иосиф Каллиников записал на Орловщине. Пять из них ему рассказал болховский сказочник Ермолай Серегин.
Об этом я уже узнал у генерального директора этого издательского дома Александра Воробьева. Он сам, кстати, делал литературную обработку этих сказок. Обо всем об этом он рассказал мне по телефону.
А закончу еще одной сказкой, записанной Иосифом Каллиниковым в Орловской губернии. Она немного грустная. В чем-то схожая с нелегкой жизнью самого Иосифа Каллиникова.
Серое горе
Жили-были старик со старухой. И было у них два сына: старшего звали Макар Мироныч, а младшего Мирон Мироныч. И вот умерли старик со старухой. Остались братья одни. Старший брат вскоре женился, и остался младший в доме один.
Однажды вечером постучался к Мирону Миронычу старичок. Мирон пустил его к себе. Переночевал у него старичок, а наутро и говорит:
— Мироша, возьми себе сиротку Марьяну в жёны, повенчайтесь и живите.
Мирон Мироныч долго не раздумывал, взял Марьяну за руку и повёл в церковь. Обвенчались они и стали жить вдвоём.
И вот как-то в праздник решил Мирон Мироныч брата навестить. Взяли они с Марьяной кувшин, набрали в него ягод и пошли к Макару Миронычу.
Пришли они к нему. Усадил Макар Мироныч всех гостей к богатому столу, а брата с невесткой в дальний угол. И не досталось им ни ложки, ни хлеба.
Встали тогда Мирон Мироныч с Марьяной, помолились Богу, взяли свой кувшинчик, поблагодарили брата и сказали:
— Прощайте.
А Макар Мироныч и говорит:
— Прощайте, да в другой раз не навещайте.
Пошли Мирон Мироныч и Марьяна домой. Дошли они почти до села, а идти надо было дальше через гать. Вот Мироныч и говорит:
— Марьяна, не ели мы с тобой, не пили, так давай хоть песню споём.
Затянули они песню. Вдруг Мироша спрашивает:
— Кто это, жена, нам третий подпевает?
Прислушалась Марьяна, и правда, третий подтягивает их песню.
— Кто это подтягивает песню нашу? — спрашивает Мироша.
— Да я.
— Кто «я»?
— Серое горе.
— А где ты?
— Здесь я.
— Иди-ка сюда.
Вышло Серое горе — маленькое, серенькое. Мирон Мироныч спрашивает:
— А можешь ты в наш кувшин залезть?
— Могу, — отвечает Серое горе.
— А ну-ка, полезай в кувшин!
Серое горе залезло в кувшин, Мироша закрыл его и опустил в воду под гать.
Пришли Марьяна да Мироша домой. Стали они жить хорошо, не стало у них никакого горя.
Прослышал Макар Мироныч, что брат стал богато жить, и приехал к нему в гости.
Мироша принял его хорошо. А Макар ни есть, ни пить не стал, а перво-наперво спрашивает:
— Скажи мне, брат, отчего ты стал жить хорошо?
Мироша и говорит:
— Шли мы от гостей, затянули песню, а нам кто-то ещё подпевал, оказалось, Серое горе. Влезло оно в кувшин, мы его в воду и бросили. Макар Мироныч узнал, что хотел, запряг лошадь и уехал.
Приехал Макар Мироныч к гати, вынул кувшин и открыл его. Вылезло оттуда Серое горе.
— Иди, Серое горе, туда, где было, — говорит он.
— Нет, не пойду, — отвечает горе. — Я теперь с тобой жить буду.
Сел Макар Мироныч на дрожки, и Серое горе с ним. Едут они, едут, вдруг ось переломилась, а дрожки новые были. Приехал Макар Мироныч домой, а там и магазины, и амбары погорели. А это всё Серое горе наделало. Всё хозяйство у Макара Мироныча развалилось, и понял он, что значит Серое горе.
Поехал он тогда к брату своему младшему, Мирон Миронычу. Мирон Мироныч с женой приняли Макара Мироныча, и стали они вместе жить по-хорошему.